Читать интересную книгу Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич

страха пред вечностью смерти говорили о новых веках — и о жизни за смертной чертой. Сохраняли останки, творили гробницы, сочиняли трактаты — чтобы выжить хоть в чём!.. А ни в чём. И никак. И забудут язык, и слова не прочтут — и что толку в бессмысленных знаках, содержащих великую мысль? И что толку душе в сохранении тела — хотя как я дрожал, когда думал: лишусь головы! Да и так, с головой — кто поможет душе, кто накормит её? Никого у меня, никого! — и скитаться душе — злой, голодной — и мучить людей!.. Глупо верить — а всё же боюсь. И другие боятся разгневать богов — и у всех свои боги. Смешно! Страх рождает богов — и из страха пред ними люди часто готовы на смерть… Как тогда на турецкой земле — бывшей греческой. Круг-то какой! От захваченной Смирны — к Срединной стране — в рабство, в гибель надежд; вдруг надежды опять — и, как вольный, как владыка судьбы — как создатель судеб! — я — в Египет, в Европу — и сейчас — двадцать лет уж спустя — на Балканах, куда так стремился Тимур, — но шагнуть через море не смог. А здесь снова — война. Турки с турками — междоусобье. Заодно достаётся и грекам — и кому там ещё… И шагал я, где только промчались бои, — и уже прибежали купцы — чтоб схватить, как шакалы, добро — по дешёвке скупить у солдат — у убийц и грабителей… впрочем — чего я брюзжу? Что за дело до них? Я иду по своим — по всемирным! — делам — и какое мне дело до жалких людей с их ничтожными жизнями?.. Есть охранная грамота — стоила много монет, верный меч — и иду с полусотней людей — разношёрстных торговцев, их слуг и охраны — и обычным бандитам на нас не напасть!

Здесь с едой тяжело. Пленных проще убить, чем кормить. И я видел, как сброд, захвативший людей, — да, не лучшее войско султана, а именно сброд — жалкий в битве, но первый в резне, — издевался над взятыми в плен. Скот плевал человеку в лицо: «Примешь веру — живёшь. А иначе…», — и трупы в крови объясняли, что будет тогда. Как смешно: из-за нескольких слов — на тот свет — да которого, видимо, нет! Но их бог обещал им бессмертье за веру — и они шли на смерть. Грустно было смотреть — хотя что мне до них? И крутились купцы, за бесценок желая кого-то купить, — если кто приглянётся. Что же — выступить в роли судьбы? Заплатить золотой — и кого-то купить и пустить на свободу?.. Зачем? После груд из голов — пирамид Тамерлана, замурованных в стены людей, — что способно растрогать меня? Те ли, эти — почему должен этих спасать? А из них кого выбрать, если б вдруг захотел? Всех — не в силах, а выбор… Да уж лучше — никак… А какой-то купец указал вдруг на женщину: «Эту куплю!» Что же — ей повезло. Мордой гнусен, невзирая на правильность черт, — но уж лучше такой, чем под нож. А она закричала: «Спаси! Мою дочку спаси!» А купец отмахнулся: «Зачем? Ты нужна, а ребёнок — зачем?» И молила она — а он крикнул: «Заткнись!» — и полез за деньгами — купить. Лишь её… Сколько видел таких! Жизнь. Обычная жизнь. А сейчас почему-то задело. Хоть она некрасива, и не нравится мне, и, как спутница, — в тягость — да тем более с дочкой!.. А отпустишь, купив, — тут же кто-то их схватит опять… Но уж больно противен купец!.. Оскорбить — чтоб до пяток его проняло? Так задеть, чтоб не видел никто, а купец оскорбился и вызвал на бой. И зачинщик — не я… Он не струсит, возьмётся за меч. Крепкий, наглый, крупнее меня. И не ведает, скольких убил мой клинок. Так что будет уверен в победе. И попрёт — как петух на орла. Нет, увы, будет жив — здесь есть тоже законы — и зачем лишний труп? Просто сделаю так, чтобы женщины были ему не нужны… Эти мысли — лишь миг. Может, годы назад — и не двадцать, а больше годов — я б так сделал. Теперь же — зачем? У меня своя цель, своя жизнь. Из-за этих случайных людей нарушать её? Нет. Да и чем эта женщина лучше других?.. Отвернулся, занявшись своим — что-то нужно в дорогу купить. Заплатил, повернулся опять. А там кто-то с приставленным к горлу ножом говорил снова: «Нет!» — как и те, кто уже не могли говорить. Я взглянул — и вдруг: «Нет!» — это я заорал, подскочил к изумившимся туркам и крикнул: «Беру!» …Ну, они заломили тогда! Как за десять рабов. И я им заплатил. Почему? Я не знал. Чем был этот достойней других? Что за бес меня дёрнул, чей взбесившийся дух? Кто смотрел, ухмыляясь: «Дурак! Влез незнамо во что. Спас незнамо кого. Денег кучу затратил — а путь долог ещё!» Я терзался в душе: «Что за бред? Ну зачем его спас?» И решил: что ж — узнаю, кто он и каков. Коль обычный никто, человечек, случайно привлекший меня, — зарублю его сам. Хотя, впрочем, за что? Отпущу. Пусть влачит свою жалкую жизнь, за которую я заплатил… Он же сам обратился ко мне — на турецком, который я знал. Обратился негромко — чтоб не слышали турки: «Не ошибся ли ты? Искупая какой-то свой грех, ты спасал христианскую душу — и ошибочно выбрал меня? Лучше спас бы любого из них. Вот они из-за веры готовы на смерть. Я ж не верю в Христа. И не верю вообще ни во что — только в разум людской. И в гордыню свою. Не отрёкся пред этими псами? Я — да чтобы отрёкся пред гнусным скотом? Перед грязным животным? Ну, нет!.. Не в религии дело. Средь приверженцев разных богов есть достойные люди, есть твари. Мы сейчас среди тварей. Так сложилось. И ты знаешь: приятно увидеть пред смертью человечье лицо. Ты — другого народа. Ну и что? Человек. Я же вижу. Отдавай меня им — и любого бери за меня. И искупишь грехи. А за помощь безбожнику не воздастся никак. Так что зря меня спас. Мог десяток спасти — а сейчас, может быть, согласятся на двух. Хотя вряд ли. Ну что ж, извини!»… Я