прочёл. Осознал… Вот за что я был пытан, измучен, лишён многих лет! Император хотел победить Тамерлана. Я ж того отравил — хоть, наверно, не я. Кровь мильонов людей — тут погибли б мильоны — для Чжу Ди нипочём!.. Нет, не верю — хоть, может, и так. Что мы власти? Ничто. Ради места в истории — фразы иль двух — им не жалко сгубить миллионы — а льстецы их восславят потом. Или сами владыки — нет, не тушью, а кровью людской! — в назиданье потомкам напишут, как кротки они. Вон, Тимур написал. Милосердье своё вострубил. Пирамиды голов его знают. И я. А не знавший поверит. Почему же я верю в доброту Сына Неба, в справедливость его? Может, план мой ужасен для мира, может, гибель принёс бы всему — пострашней, чем Тимур? Может, должен воспеть я величье небес, не позволивших выполнить план?..
Мысль возникла — и — прочь! Ибо видел я дело. Всё прекрасно и мирно, как задумано мной. Кроме нескольких раз. Но там сами цари виноваты: кто — пират, кто осмелился дерзко ответить посланцу владыки Юнлэ. И пришлось пролагать путь к всеобщему благу — мечом. Но творивших недолжное мало — и лазурные волны несли нас вперёд, и багровый оттенок им давало лишь солнце, опускаясь к воде, и ещё — паруса. Мысль моя даровала им цвет — и не мрачно-багровый, а радостно-алый, раскрывающий душу мечте. И напрасно в душе оскорбил я владыку Юнлэ, заподозрил в желанье захвата. Недеяние выше деяния. Победить недеяньем достойней, чем разбить, уничтожить в бою. И Чжу Ди — полководец Чжу Ди — это знал! Ведь не зря взял девизом правленья «Юнлэ» — «Вечная Радость»! Я ж — дурак: безобидную фразу Чжэн Хэ толковал вкривь и вкось!.. И отбросил я ложную мысль.
А потом вновь мелькнула она. Перед новым отплытием флота я был вызван в Священный Дворец, точней — тайно доставлен туда. И Сын Неба — он сам! — дал приказ мне: исследовать Запад. Разузнать про дороги, державы, силу войск, отношенья правителей. Знал мой опыт войны, знал мой опыт разведки, знал мой ум — оценил всё же план и его выполнял! — и поэтому выбрал меня. Дальновидно и мудро. Только мысль пронеслась: «Неужели стремится к захватам? Неужели прекраснейший мирный поход — лишь благое начало чудовищных дел?» Но подумал я: «Вряд ли. Столько лет, столько плаваний — и без войны! Так зачем же она на другом конце света, в совершенно ненужных нам землях? В ней ни пользы, ни славы. И никто не начнёт… А узнать о неведомых странах действительно надо. И пополнить ещё одним томом, а скорей — не одним, грандиозный свод знаний Срединной страны. Свод, творимый по воле владыки Юнлэ. Двадцать тысяч томов — всё, что создано мыслью людей за десятки веков, нынче собрано вместе. И для пущей сохранности сделали копию. Колоссальнейший труд — и достойней Великой стены. Долговечней её! И я счастлив, что книгам, которые я напишу, тоже быть в этом своде». И сомненья ушли. И я с чистой душою шагнул к выполненью приказа.
И мы плыли, и море сияло, и мечта воплощалась… Вперёд! И всё было, как в сказке о море, — волны с гору, сиянье небес, алый цвет парусов — и огни благосклонной Тяньфэй[11], помогающей нам среди бурь… Мне б помог кто сейчас… Не поможет никто… Этот берег проклятый, где я жду неизвестно чего!.. И тогда я был высажен здесь, в Мугудушу[12]. Так велел император — видно, глупый чиновник, не знающий стран, написал документ — я ж не смел возразить. Если б вышел в Хормузе[13], — по торговым путям — очень быстро б — в Европу — и разведал бы всё. А теперь этот город на выжженной дикой земле, в африканской стране Булава[14] — и оттуда я должен достичь европейских земель. Вместо лёгкой дороги — кружной и растянутый путь. И нечасто приходят суда. Но пришло. И я плыл. Взяв пять спутников, сел на корабль — и — к Эданю[15] — к торговым путям. И — пираты. Что ж за бред: судьбы мира — и кучка вонючих воров! Я — с мечом, моя свита — за мной, а команда — от страха — в углы. Нас — лишь шесть — но я бил янычар — мне ль бояться ничтожных бродяг! — и летели они — труп за трупом — и, когда убежали, дрожа, и их парус исчез — я взглянул на своих. Только был лишь один — да и тот умирал. Остальные — уже. Я склонился над ним — и — удар! — я успел отскочить. Меч мгновенно в руке — и из шеи на руку мне — кровь. Голова капитана свалилась за борт, занесённый топор вместе с телом — туда же. А за ним — ещё несколько тел. Остальные — забились в углы — как в бою, при атаке пиратов — и глядели, не смея напасть. Захотели ограбить? Посчитали, что будет легко, что один я — добыча для вас?.. Но судёнышко надо бросать. Коль засну — эти трое зарежут меня, одному ж с парусами — никак. Смог заставить бы их, под прицелом работали б днём, на ночь — в цепи — и к мачте… Если б кровь не текла… Рана в бок — небольшая, но злая. Воспалится — и лягу пластом. И зарежут тогда.
Я взял лук и заставил шакалов направить плавучую плаху к земле. Не хотели? Пришлось. А потом я пустил три стрелы, сделал так, чтоб укрыться от птиц — и упал с перевязанной раной без чувств. Был корабль на воде, так что звери залезть не могли. Ну а люди?.. Я сделал, что мог. Наложил мазь на рану, приказал себе жить — и ушёл в черноту. Только крысы — не сгрызли б меня, не отгрызли б мне нос! Но я сделал, что мог, — и осталась надежда, что хватит им тел, — и упал я, заснул. Сном без снов. И проснулся, и выжил — чтоб дальше пойти. Долг, мечта — и я должен был жить и идти. Гнусно пахло, и птицы возились у тел — и мне жаль было свиту, а немного — и мёртвых врагов — хотя им-то меня было б вовсе не жаль. Я взял всё, что возможно с собой унести, —