вокруг — и летящие птицы. Мне б светильник зажечь — и писать. И пишу — тушью льётся душа. Эта тушь — моя кровь, а слова — моя боль.
Птицы здесь не такие, как наши, —
Только наших напомнили птицы:
Улетают куда-то и снова
Возвращаются — мне ж не вернуться.
Я затерян, как птица, в пространстве
Без земли и без неба — в пустыне,
В безнадёжном и тягостном мире,
В мире душ, потерявших надежду.
Я один в человечьей пустыне,
Я иссох от тоски и от жажды.
Ах, как небо бездонное сине! —
О, туда б мне подняться однажды!
Только я, как подбитая птица, —
Не лететь мне к родимому краю!
И тоска безнадёжная длится —
В днях тягучих бесплодно сгораю!
И взлететь бы мне в небо большое —
Только я лишь бессмысленно ною.
Как же помню страну хорошо я! —
Как забыт я моею страною!
И, быть может, страны не осталось —
И из праха стране не родиться!
Я последний, кто помнит хоть малость.
Я сдыхаю, как старая птица.
Я сдыхаю, как участь пустая.
Без надежды, без смысла, без цели.
В землю мчится гусиная стая,
И все перья с гусей облетели.
А светильник горит — мне тоскливо —
Не гори, не томи мою душу!
Перепахана копьями нива —
В ней лишь зёрна тоски обнаружу.
Я вскочил. Загасил светильник, вышел из дома. Море, море вдали — то, откуда я прибыл сюда. То, куда мне не плыть, — ибо незачем плыть…
А тогда, разгромив Баязида, мы пошли по турецкой земле, истребляя там всё. И собаки не грызлись за трупы, ибо не было даже собак. И не в силах людских удержать наш поток. Навалились всей мощью на Смирну — на твердыню из камня, с трёх сторон окружённую морем. Там увидели рыцарей Запада. Храбро бились они, до конца. Но не знали, кто встал против них!.. Баязид сколько лет не мог взять! А Тимур быстро смог. Камнемёты, подкопы, огонь — и подрытые башни упали — и мы хлынули в город. И нас больше — и нас не сдержать!.. И из рыцарей часть прикрывала отход, часть спасалась — бегом на галеры. И успели отплыть. И спаслись. Не успевшим и жителям — смерть. Пирамиды из тел и голов… Не хочу вспоминать!
А Тимур ликовал. И к галерам врагов, с опозданьем в полдня подоспевшим на помощь к защитникам Смирны, полетели подарки — камнепад из голов. Катапульты стреляли, оскверняемый воздух гудел — и Тимур, торжествуя, смотрел, как на лицах плывущих появляются горе и гнев, омерзенье и жалость… А ведь головы были живые! Их на месте рубили — и — ввысь! Сам не видел — хоть в том повезло! — но рассказывал кто-то. Может, врал?.. Хорошо, если б врал! А как страшно представить: взлетает душа — верит, думает: в небо! — и падение с грохотом в воду — иль с ударом о палубу… Жуть!.. А Тимур, может, думал: пристанут суда — чтоб спасти, отомстить — и захватит он флот!.. Ну конечно же, нет. Понимал: если высадят войско — то на лодках. И галерам опасности нет. Потопить катапультами, пушками — да. Взять же в плен — ну никак! Впрочем, воин степей — мог не знать. Или я мог чего-то не знать. Тоже — воин степей. А он — зная, не зная — хотел захватить. Флот ему б — и на запад — и неверным конец! Под неверными он понимал христиан. Да, тогда — христиан. А потом — нас, живущих в Срединной стране, нас, кого он хотел истребить! Вот зачем я был послан сюда. Вот зачем через всё я прошёл. Чтоб ему помешать! Мудрым был — нет, тогда не правитель — полководец Чжу Ди. Видел всё наперёд. Я ж увидел другое в те дни. Смысл всей жизни моей. Нынче ж — сгубленный смысл… Корабли. Получи Тамерлан в Смирне флот — был бы Запад сметён. Ждал Тимур кораблей — так их ждал… Обещали ему византийцы, которых он спас, — их громил Баязид! — и не дали — спасая себя. И весь западный мир. И зубами скрипел он, Тимур! Я стоял далеко — только слышал тот скрип! Видел взгляд — он скользнул и по мне — и, будь морем я — высох бы, сдох! Только сдохли другие… Высечь море? Смешно! Древний царь их какой-то так сделал — и смеются над ним сквозь века. Здесь же — плач — кровь и плач, как всегда — нет, страшней, чем всегда! Скрежетал он зубами — и грыз — всё живое — дотла. И мы шли — и собаки не грызли тела — ибо не было тел. Ибо не было жизни за нами — лишь прах. Да, пришлось возвращаться назад — и крушил он и жёг, чтоб не лопнуть от злости!.. Эх, как жаль, что не дали ему кораблей! Вышел в море б Тимур — со всем войском — и вот тут-то — галеры людей, получивших дары из его катапульт! И они б потопили суда — вместе с войском, Тимуром — и вместе со мной! И всем было бы лучше. И мне! Только вышло не так. Почему?.. Ради мысли моей — чтоб возникла она. Столько жизней — за мысль!.. А не слишком ли горд?.. Если б всё получилось — не слишком. А теперь…
А тогда я писал — быстро, нервно — скорей! Не стараясь изящно писать, хоть писал Самому… Он поймёт, он простит! Да, я дерзок — писать Самому… — но писал Сыну Неба, писал! Сыну Неба — Чжу Ди — хоть он не был ещё Сыном Неба. Только знал я, что будет, — и писал с этим титулом. Да! О подобной идее — лишь владыке страны. Ибо мысль велика. Флот — надежда державы, путь в грядущее. Флот! Строить много судов — грандиознейший флот — и по морю — сюда. Предварительно всё покорив по пути — порты Индии, порты арабских земель. И не силой оружия — силой дэ императора — животворной, дарящей гармонию силой, неразрывно связующей Небо с Землёй. На больших кораблях, самим видом своим вызывающих