Читать интересную книгу Прямая речь (сборник) - Борис Чичибабин

1969

1970–1975

«Дай вам Бог с корней до крон…»

Дай вам Бог с корней до кронбез беды в отрыв собраться.Уходящему – поклон.Остающемуся – братство.

Вспоминайте наш снежокпосреди чужого жара.Уходящему – рожок.Остающемуся – кара.

Всяка доля по уму:и хорошая, и злая.Уходящего – пойму.Остающегося – знаю.

Край души, больная Русь, —перезвонность, первозданность(с уходящим – помирюсь,с остающимся – останусь) —

дай нам, вьюжен и ледов,безрассуден и непомнящ,уходящему – любовь,остающемуся – помощь.

Тот, кто слаб, и тот, кто крут,выбирает каждый между:уходящий – меч и труд,остающийся – надежду.

Но в конце пути сияйпо заветам Саваофа,уходящему – Синай,остающимся – Голгофа.

Я устал судить сплеча,мерить временным безмерность.Уходящему – печаль.Остающемуся – верность.

1971

Памяти А. Твардовского

Вошло в закон, что на Русипри жизни нет житья поэтам,о чем другом, но не об этому черта за душу проси.

Но чуть взлетит на волю дух,нислягут рученьки в черниле,уж их по-царски хоронили,за исключеньем первых двух.

Из вьюг, из терний, из оков,из рук недобрых, мук немалыхнарод над миром поднимал ихи бережно, и высоко.

Из лучших лучшие словаон находил про опочивших,чтоб у девчонок и мальчишексто лет кружилась голова.

На что был загнан Пастернак —тихоня, бука, нечестивец,а все ж бессмертью причастилисьи на его похоронах…

Иной венец, иную честь,Твардовский, сам себе избрал ты,затем чтоб нам хоть слово правдыпо-русски выпало прочесть.

Узнал, сердечный, каковыплоды, что муза пожинала.Еще лады, что без журнала.Другой уйдет без головы.

Ты слег, о чуде не моля,за все свершенное в ответе…О, есть ли где-нибудь на светеРоссия – родина моя?

И если жив еще народ,то почему его не слышнои почему во лжи облыжноймолчит, дерьма набравши в рот?

Ведь одного его любя,превыше всяких мер и правил,ты в рифмы Теркина оправил,как сердце вынул из себя.

И в зимний пасмурный денек,устав от жизни многотрудной,лежишь на тризне малолюдной,как жил при жизни одинок.

Бесстыдство смотрит с торжеством.Земля твой прах сыновний примет,а там Маршак тебя обнимет,«Голубчик, – скажет, – с Рождеством!..»

До кома в горле жаль того нам,кто был эпохи эталоном —и вот, унижен, слеп и наг,лежал в гробу при орденах,

но с голодом неутоленным, —на отпеванье потаенном,куда пускали по талонам,на воровских похоронах.

1971

«Не спрашивай, что было до тебя…»

Не спрашивай, что было до тебя.То был лишь сон, давно забыл его я.По кругу зла под ружьями конвоянас нежил век, терзая и губя.

От наших мук в лесах седела хвоя,хватал мороз, дыхание клубя.В глуби меня угасло все живое,безвольный дух в печали погребя.

В том страшном сне, минутная, как милость,чуть видно ты, неведомая, снилась.Я оживал, в других твой свет любя.

И сам воскрес, и душу вынес к полдню,и все забыл, и ничего не помню.Не спрашивай, что было до тебя.

1971

«Смиренница, ты спросишь: где же стыд?..»

Смиренница, ты спросишь: где же стыд?Дикарочка, воскликнешь: ты нескромен!И буду я в глазах твоих уронен,и детский взор обиды не простит.

Но мой восторг не возводил хоромин,он любит свет, он сложное простит.Я – беглый раб с родных каменоломен.Твоя печаль на лбу моем блестит.

Моим глазам, твое лицо нашедшим,после тебя тоска смотреть на женщин,как после звезд на сдобный колобок.

Меня тошнит, что люди пахнут телом.Ты вся – душа, вся в розовом и белом.Так дышит лес. Так должен пахнуть Бог.

1971

«Какое счастье, что у нас был Пушкин!..»

Какое счастье, что у нас был Пушкин!Сто раз скажу, хоть присказка стара.Который год в загоне мастераи плачет дух над пеплищем потухшим.

Топор татар, Ивана и Петра,смех белых вьюг да темный зов кукушкин…Однако ж голь на выдумку хитра:какое счастье, что у нас был Пушкин.

Который век безмолвствует народи скачет Медный задом наперед,но дай нам Бог не дрогнуть перед худшим,

брести к добру заглохшею тропой.Какое счастье, что у нас есть Пушкин!У всей России. И у нас с тобой.

1972

«Не льну к трудам. Не состою при школах…»

Не льну к трудам. Не состою пришколах.Все это ложь и суета сует.Король был гол. А сколько истин голых!Как жив еще той сказочки сюжет.

Мне ад везде. Мне рай у книжныхполок.И как я рад, что на исходе летне домосед, не физик, не геолог,что я никто – и даже не поэт.

Мне рай с тобой. Хвала Тому, кто ведал,что делает, когда мне дела не дал.У ног твоих до смерти не уныл,не часто я притрагиваюсь к лире,но счастлив тем, что в рушащемсямиретебя нашел – и душу сохранил.

1972

«Когда уйдут в бесповоротный путь…»

Когда уйдут в бесповоротный путьлюбви моей осенние светила,ты напиши хоть раз когда-нибудьстихи про то, как ты меня любила.

Я не прошу: до смерти не забудь.Ты и сама б до смерти не забыла.Но напиши про все, что с нами было,не дай добру в потопе потонуть.

Глядишь – и я сквозь вечную разлукууслышу их. Я буду рад и звуку:дождинкой светлой в ночь мою стеки.

И я по звуку нарисую образ.О, не ласкать, не видеть – но еще б раздушой услышать милые стихи.

1972

«Марленочка, не надо плакать…»

М. Рахлиной

Марленочка, не надо плакать,мой друг большой.Все – суета, все – тлен и слякоть,живи душой.

За место спорят чернь и челядь.Молчит мудрец.Увы, ничем не переделатьлюдских сердец.

Забыв свое святое имя,прервав полет,они не слышат, как над нимиорган поет…

Не пощадит ни книг, ни фресокбезумный век.И зверь не так жесток и мерзок,как человек.

Прекрасное лицо в морщинах,труды и хворь, —ты прах – и с тем, кто на вершинах,вотще не спорь.

Все мрачно так, хоть в землю лечь нам,над бездной путь.Но ты не временным, а вечнымживи и будь…

Сквозь адский спор добра и худа,сквозь гул и гам,как нерасслышанное чудо,поет орган.

И Божий мир красив и дивени полон чар,и, как дитя, поэт наивен,хоть веком стар.

Звучит с небес Господня месса,и ты внизусквозь боль услышь ее, засмейся,уйми слезу.

Поверь лишь в истину, а флагамне верь всерьез.Придет пора – и станет благом,что злом звалось…

Пошли ж беду свою далече,туман рассей,переложи тоску на плечитвоих друзей.

Ни в грозный час, ни в час унылый,ни в час разлукне надо плакать, друг мой милый,мой милый друг.

1972

«Не от горя и не от счастья…»

Не от горя и не от счастья,не для дела, не для парадапопросил хоть на малый час яу судьбы тишины и лада.

И не возраст тому причиной,он не повод для величанья,но не первой моей морщинойзаслужил я черед молчанья.

Я хотел, никого не видя,всех людей полюбить, как братьев,а они на меня в обиде,высоту тишины утратив.

Все мы с гонором, а посмотришь —все сквалыжны в своей скворешне,и достоин веселья тот лишь,кто забыл о горячке прежней.

Желт мой колос, и оттого-тоя меняю для звездной жатвысумасшествие Дон Кихотана спокойствие Бодисатвы.

Одного я хочу отныне:ускользнув от любой опеки,помолиться в лесной пустынеза живущих в двадцатом веке.

И одна лишь тоска у сердца,и не в радость ни куш, ни бляха, —чтоб на поздней траве усестьсяу колен Себастьяна Баха.

Был бы Пушкин, да был бы Рильке,да была б еще тень от сосен, —а из бражников, кроме Лильки,целый мир для меня несносен.

Сколько раз моя жизнь ломаласьдо корней, и за все такоев кой-то век попросил хоть малостьодиночества и покоя.

Я ушел бы, ни с кем не споря,чтоб не слушать хмельные речи,с мудрой книгой на берег моря,обнимая тебя за плечи.

Чтоб деревья шумели, дыбясь,пела речка на радость эхуи, как братья, Толстой и Диккенсперешептывались не к спеху.

Ничьего не ищу участья,ничего мне от звезд не надо,лишь прошу хоть на малый час яу судьбы тишины и лада.

1972