И в тюрьме порой безвинный
Годы мается, сидит
И считается бандит:
На него указано,
Хоть и не доказано.
А в святой обители
Прячутся грабители.
Видел – допускаются!
Хорошо, коль каются,
Ну а если с тем, чтоб скрыться?
Эх, у кажного корытца
Кормятся и те, и эти —
Хоть виновный, хоть в ответе.
Расставшись с Евпатием, Кульбач с досадливым недоумением подумал, как порой легко и бездумно люди верят в разные гнусные наветы и невообразимую чушь, изобретаемую местным бабьём, не озаботившись хоть чуточку напрячь мозги. Почему-то хорошие действия или известия всегда подвергаются сомнению с подозрением скрытого умысла.
Кульбач: Если б кажный был герой,
А хотя бы и второй,
Жили б все среди геройства.
А как нет – одно расстройство.
* * *
Хочу прервать своё знакомство с Посадом и замечательными посадцами, ненадолго заглянув в дом Повели́хи, где как раз назревала небольшая перепалка между хозяйкой и старой служанкой Евдо́сией, а попросту До́сей.
Вдовушка Повели́сия, или Повелиха, как звали её на Посаде, тоже готовилась отправиться на ярмарку с продажей своих изделий. Занималась Повелиха ковроткачеством, и даже владела несколькими станками, за которыми трудились нанятые деревенские девицы.
Всё бы у неё шло хорошо да гладко, если бы вдовица не пристрастилась к выпивке. Так уж получилось, что местные вдовушки, снедаемые мечтами о новом замужестве, каждая по-своему переносила своё вдовствующее положение: Евлоха худела, Марефа толстела, Светлина превращалась в неприступную гордячку, а Повелисия впадала в запои.
Возрастом Повелиха уже перешагнула тридцатилетний порожек, но не достигла срока, пугающего всех без исключения женщин каркающим словом сорок.
Сегодняшний день Повелиха начала с того, что решила сдать в лавку на продажу один из ковров, надеясь выручить за него какие-то деньги, дабы иметь средства нанять возчика, который отвёз бы её с приготовленными к продаже коврами на ярмарку в Крутояры.
Однако, день с утра не задался. Когда она появилась в лавке Вилизара с местным дурачком Ирошкой, несшим за ней ковёр, перекинутый через плечо, лавочник заявил, что ему сейчас некогда заниматься такими делами, так как он спешит в дорогу. Вот в другой раз – будьте любезны, милости просим!
В лавке Юхтая Повелиху тоже ждало разочарование. Тот готов был взять ковёр к реализации, но платить сразу всю сумму не собирался, да и аванс предлагал такой мизерный, что ни о каком найме извоза даже думать было нечего.
Юхтай: Нету у меня деньжат!
Сам безденежьем зажат.
Все берут под запись в долг,
И таких должа́лых – полк!
Небольшой аванс всё ж дам.
Можа вскорости продам,
Сразу выплачу сполна.
Повелиха: Мне сейчас деньга нужна.
Думашь, чё я хлопочу?
Я ж на ярмарку хочу!
У меня изделий – воз!
Надобно нанять извоз.
Что ль Ироху запрягу?
Юхтай: Чем тебе я помогу?
Нет ни денег, ни лошадки,
И вообще делишки шатки.
Повелиха: О, расплакался, бедняга!
Тут-то в разговор и вклинился незнакомый мужичок по имени Вахре́м.
Вахрем: У меня для вас коняга,
Распрекрасная мадам!
Я недорого отдам.
Ещё возле лавки Вилизара шустрый изворотливый крестьянин Вахрем, с утра приехавший из ближайшего села Столбицы вместе с супругой, заприметил статную нарядную горожанку, которую сопровождал известный всей округе местный юродивый с ковром через плечо. Подслушав, какая проблема заставила столь шикарную даму мотаться из лавки в лавку, предлагая ковёр, Вахрем решил выручить сударыню и попутно избавиться от своих забот.
Дело в том, что он приехал на старо-престарой лошадёнке покупать другую, молодую и здоровую, о чём имел предварительный сговор с хозяином лошади. Приобретя новую тягловую силу, Вахрем проехал до мастерской по изготовлению конных экипажей с вывеской «Покерий и сыновья», где купил простую, но крепкую крестьянскую телегу и всю необходимую упряжь. Купленную лошадь ему там же мигом запрягли, подцепив новую телегу, и счастливый Вахрем важно уселся в неё, приказав жене следовать за ним в их прежней видавшей виды повозке.
Радуясь приобретению, Вахрем решил, что старую лошадёнку не стоит вести домой. Для крестьянской работы она уже не годилась, а просто так кормить и ждать, пока скотина избавит его от таких забот, было накладно. Убивать же свою «старушку» у крестьянина рука не подымалась, а смотреть, как она сама того гляди загнётся, тоже противилась душа. Вот горожанину, возможно, бы подошла такая лошадка, спокойная не столько норовом, сколько по старости, и послушная по той же причине, чтобы доехать до рынка и назад. Поэтому он и решил сбагрить её кому угодно за любую цену – сколько дадут. Но тут ему не повезло – никто не зарился на изморенную древность, как бы он не навяливал её, расхваливая на все лады. Решив отдать её почти что даром хозяину мясной лавки, Вахрем вместо благодарности услышал отповедь.
Ефтей: Лошадей своих полно.
Ты сведи вон на гумно,
Чтоб топтаться, не возить,
Не тяжёлое грузить.
Там она и околеет.
Бог беднягу пожалеет —
По предзимью подберёт.
Вахрем: Нонче точно не помрёт.
С утреца, считай, в походе!
А при добром обиходе…
Ефтей: Кто б за ней ухаживал,
Холил, обихаживал?
Среди здешней простоты
Не найдёшь безумцев ты.
Вахрем: Я ж отдам почти задаром.
Ефтей был не один, а в обществе всё того же приятеля Юстина – смешливого развесёлого мужичка, который из-за любого пустяка мог ржать до колик в животе, исходя слезой.
Юстин: Ей хоть зад смажь скипидаром,
Не начнёт она скакать.
Ефтей: Разве пузыри пускать,
Дух окрестный отравляя,
Да детишек забавляя.
После таких слов Юстин сложился пополам от смеха, что Ефтею пришлось силком загружать дружка в свою коляску. Тут-то Вахрем и заприметил Повелиху, и проследил за её передвижениями до лавки Юхтая, будто носом почуял выгоду. Повелиха оглянулась на незнакомого сельчанина, предложившего ей купить лошадь, и манерно поджала губы.
Повелиха: Всё равно платить мне нечем.
Вахрем: Всё устроим, обеспечим.
Щас лошадку предъявлю.
Повелиха вслед за незнакомцем вышла на крылечко лавки. Ироха с ковром плёлся следом.
Повелиха: Я за что её куплю?
Вахрем: Мне ль заботы не понять?
Можно ж на ковёр сменять!
Повелиха: Покажи свой экипаж!
Вахрем: Вот стоит. Ковёр покажь!
Повелиха: Полюбуйся, не растай!
Шерсть тут, шёлк – сплошной Китай!
Развёрнутый ковёр вверг Вахрема в неописуемый восторг, тогда как изморенной вид его лошадки и латанная-перелатанная телега вызвали у Повелихи брезгливое чувство отчуждения.
Повелиха: Ты, мужик, совсем дремуч?
Сам свою клячонку мучь!
Вахрем: Лес дремуч, не перелесок.
Кинешь чё-нибудь в довесок,
И телегу уступлю.
Повелиха: За ковёр я всё куплю:
И тебя, и эту старь.
До чего ж паршива тварь!
Вахрем: Да, лошадушка устала!
Столько нонче отпластала!
Ведь в дороге же с утра.
Повелиха: Да она ж совсем стара!
Как обсыпана мукой.
Возраст у неё какой?
Вахрем: Ни стара, ни молода.
Повелиха: Почему ж она седа?
Вахрем: Где ж седая? Вот те раз!
У неё такой окрас!
Окрас был больше похож на паршу.
Повелиха: Слышь, мужик, поближе подь-ка!
Как зовут конягу?
Вахрем: Мотька.
Если ласково – Матрёнка.
Есть коровушка Бурёнка,
А ещё свинья Хаврошка.
Повелиха: Как ты думаешь, Ирошка,
Брать худо́бину, не брать?
Вахрем: С возрастом не стану врать,
Но способная к движенью.
Повелиха: К моему ты положенью
Очень ловка примостился!
Вахрем: В нужном месте очутился.
Ну дак чё, берёте, нет?
Вы, я слышал, без монет.
Мне б ковёр вполне сгодился.
Повелиха: Им и князь бы погордился!
Вахрем: В Свистуновку сволоки!
Повелиха: Нет, таскаться не с руки.
Ты, давай, нас загрузи,
Да до дому довези.
Погляжу на что годна
Ваша Мотька.
Вахрем: Стать видна,
А в движеньи разглядишь.
Разбираешься ж, поди ж.
Пересадив свою молчаливую супругу в новую телегу, Вахрем приказал ей следовать за ними. В старую телегу он поместил Повелиху, Ирошку с ковром и уселся сам. Так как ехать было всего ничего, лошадка довольно бодро дотянула телегу со всей компанией до Повелихиного дома.