Покерий: Тот характер не мужской.
Первый сплетник городской!
Всё средь баб! – у их корытца
Любит с ними хрюкать, рыться.
Однако вернёмся к истории про журбанских крестьян. Как только один из них отворил калитку Валентова двора, тот тут же спустил с цепи собаку, так как прекрасно знал, что за люди сунулись в его ворота. Здоровенный, злющий пёс, вцепившись в ногу ступившего во двор мужика, выхватил клок штанины и не только её. Мужички поспешили ретироваться и с тяжёлым сердцем двинулись из Посада.
Когда троица крестьян поравнялась с домом Кульбача, хозяин стоял у калитки. Дед сразу заметил окровавленную ногу прихрамывающего мужика и, будучи сам всю жизнь хромым, проникся к бедняге большим сочувствием и пригласил крестьян зайти. Те не сразу приняли приглашение, ибо уже не верили в доброту и порядочность местных обывателей, но, пораздумав, с опаской прошли во двор. Расспросив мужиков о житье-бытье, а с дедом разговаривал только пострадавший мужик, в то время как двое других пребывали в молчаливом ступоре, Кульбач долго не мог успокоиться из-за гнусной выходки Валенты.
Кульбач: Все тут знают лихоимца,
Как всеобщего «любимца»!
С запашком, да не ваниль!
Завелась же эта гниль
Средь хорошего народа!
Крестьянин: Ну-у, в семье не без урода!
Кульбач: Нам за это извиняться?
Веришь, на него равняться
Здесь не собираются.
Люди утираются,
Если с ним спихнутся близко.
Всё в нём гадко, липко, склизко.
Вернувшаяся домой Кульбачиха была в шоке от новых постояльцев деда. Вездесущая посадская молва, разумеется, не без участия самой бабки, превратила обычных лапотных крестьян в отъявленных разбойников. Утянув Кульбача с крылечка в дом, бабка с округлёнными от испуга глазами зашипела на старика.
Кульбачиха: Ты, паршивец, одурел?
Что ль разбойников пригрел?
Кульбач: Во, разбойники! Гляди-ка!
Про людей так думать дико.
Кульбачиха: Но они же из тюрьмы.
Кульбач: От тюрьмы, да от сумы…
Ты тут взгляды не мечи!
Мужика вон полечи.
Чей-то пёс его подрал.
Кульбачиха: А он чё, опять украл?
Кульбач: Да, водицы из криницы!
Дураков тут – вереницы,
Кульбачиха – во главе!
Можно ль доверять молве?
Кульбачиха не давала клятву Гиппократа, ибо являлась всего-навсего знахаркой, но профессиональная этика взяла верх над страхами. Осмотрев место укуса, бабка принялась за дело. Истерев в порошок какие-то сухие, одной ей ведомые, травы, Кульбачиха ссыпала эту труху в тряпицу, завязала в узелок, смочила заговорённой водой и примотала полученный мокрый тючок к ране укушенного крестьянина.
После этого дед накормил гостей, а всё ещё обеспокоенная близостью «разбойников» бабка сказала, что дня три надо подождать, пока рана «схватится». Помявшись, мужики согласились с условием, что ночевать будут в сарае. Видимо, до конца не доверяя хозяевам, селяне готовили путь быстрого отступления. Дед особо не возражал, зная, что для крестьянина и в чистом поле ночёвка не в диковинку.
Крестьянин: Нам сойдёт и сеновал.
Кульбач: Я бы вас и в дом позвал,
Но старуха же – дурища!
Крестьянин: Не-е, в избе теперь жарища,
А в сарайке благодать.
Кульбач: Раненому чё страдать?
Дак хоть ты живи в дому,
Попугай мне ту куму!
Крестьянин: Не-е, мы вместе, чтобы кучкой.
Кульбач: Разберусь я с энтой сучкой!
Однако разбираться с «энтой сучкой» Кульбачу не пришлось, ибо он увидел входящего во двор сына Миньши и Силовны Евпатия и поспешил на крыльцо.
Как известно, у соседки было двое сыновей-близнецов – Евпат и Епрон, точная копия друг друга, и ежедневно кто-нибудь из братьев проведывал родителей, когда возвращался домой с лесопилки – их общего семейного бизнеса.
Сегодня, едва Евпатий ступил на порог отчего дома, мать кинулась жаловаться, что этот несносный Кульбач прячет у себя беглых каторжников. Евпатий не сомневался, что маменька преувеличивает, но, стараниями жены, молва о трёх преступниках благополучно дошла и до него. Теперь Евпатий пришёл переговорить с дедом о его квартирантах.
Евпатий: Дед, здорово! Как делишки?
Кульбач: И здоровья не в излишке,
И дела – в минувших днях.
Ты что ль пеший?
Евпатий: При конях.
Я ведь чё к те заскочил?
Опасенье получил,
Мол, воров ты тут скрываешь.
Кульбач: Это так ты называешь
Русское гостеприимство?
Что за вор без лихоимства?
Я под свой законный кров
Поселить могу воров,
Проходимцев, потаскушек,
Всяких хворых до макушек.
Аль обязан отчитаться,
С кем мне жить и с кем расстаться
Аль кого усыновить?
Что ты хочешь предъявить?
Можа у тебя пропажа?
Чё-то спёрли с экипажа?
После такой пламенной речи, Евпатий даже как-то растерялся.
Евпатий: Дед, они же из тюряги.
Кульбач: Ну, случились передряги!
Всякий может оступиться.
С приговором лишь тупица
Очень строг и очень скор.
Любопытная Кульбачиха тоже выскочила на крыльцо, чтобы послушать разговор деда с сынком соседей. Устроившиеся в сарае «разбойники», скорее всего тоже слышали разговор, но никак себя не проявляли.
Кульбачиха: Дед всегда наперекор!
В доме жить щас опасаюсь.
Кульбач: Опасайся! Я ж кусаюсь!
Видишь зуб торчит внизу?
Им тебя и загрызу.
Кульбачиха: Эй, прикрой, паршивец, рот.
Собираешь всякий сброд.
Кульбач: Во – блюстительша морали!
Эти трое, что украли
У того, кто сам украл…
Кульбачиха: Это тот тебе наврал?
Кто бы зряшно их сажал?
Кульбач: Умному бы возражал,
Но тебе, моя милашка,
Наперёд в расчёт поблажка.
Можешь, краля, прогуляться
И три дня не появляться.
Сам беднягу полечу.
Кульбачиха: И уйду, коль захочу!
Кульбач: У подружек квартируй,
Да сама не обворуй
Разнесчастных милых вдов.
Кульбачиха: Дурень ты на сто рядов!
Евпатий: Правда, зря их приютил.
Кульбач: Я тебя бы просветил
На вопрос гуманности.
Бабские туманности
Завелись в мозгах мужских?
Евпатий: Разговор средь городских…
Кульбач: Ну, конечно! Для сударок
Мой поступок – как подарок!
Сколь ещё приврёт Пра-Пра!
Кульбачиха: Их вон даже в нумера
Не пустили на порог!
Кульбач: Те уж отсидели срок!
Лишь, используя момент,
Прихватили инструмент.
Да, грешно, что прихватили!
Но ведь им не заплатили!
Князь же позже разбирался,
И ведь он не к ним придрался!
Управляющего – вон!
То от баб-паршивок, звон:
Кажного обвиноватят —
По макушку пуп отхватят!
Дак пред кем они в долгу?
Ты – как псина на стогу,
Злишься, тявкаешь, рыча.
Это гости Кульбача
И пока в моём дому.
Не позволю никому
Их клеймить и презирать.
Тут с иного форс содрать,
Он в душе побольше вор.
Что не крал до этих пор? —
Не было возможности!
Евпатий: Но зачем нам сложности?
Кульбач: Кажный умный щас блажит,
А как плохо где лежит,
Умыкнёт, не покраснев.
А тут – миром вмякли в гнев!
Евпатий: Мать в дому весь день таится,
На крыльцо ступить боится.
Кульбач: Силовна? Вот это да!
Для неё это – беда!
Под мою ответственность
Оставляй «наследственность».
Евпатий: Лучше б, дед, ты их турнул!
Кульбач: Лучше как? В тюрьму вернул?
Не пойму тебя, Евпатий?
Если нет в душе симпатий —
Для причины это мало,
Чтоб в людей топырить жало.
Нешто вам чё задолжали?
И они ведь не сбежали,
А отпущены властями.
Дак за что в них грязь горстями
Да с каменьями кидать?
Это Господу видать,
Кто виновен и наскоко.
А у вас подслепше око!
Евпатий: Дак другие их видали.
Лучше б от греха подале.
Кульбач: А ты Бог, чтоб всех судить,
Сортировку проводить?
Ты свой лес вон сортируй,
А с людьми не озоруй!
Хошь поспорить со Всевышним?
Этим делом никудышним
Не срамись и не греши.
Бабьи козни хороши!
Евпатий: Только ль бабы говорят!
Кульбач: С болтунами стройся в ряд.
Смысл у правды половинный.
И в тюрьме порой безвинный
Годы мается, сидит
И считается бандит:
На него указано,
Хоть и не доказано.
А в святой обители
Прячутся грабители.
Видел – допускаются!
Хорошо, коль каются,
Ну а если с тем, чтоб скрыться?