Дрыгаль: Водевиль это, не горе.
Студент: Та придёт, едва живая,
Он пристанет, поддевая,
И такое завернёт —
Всех в смущение макнёт.
Дрыгаль: Эти разглагольствия
Им для удовольствия.
Студент: Но старушка так серчала!
Дрыгаль: Сколь уж лет «жуют мочало»!
Студент: Нет, она обижена.
Дрыгаль: Что без пары лыжина?
Одноногому кататься?
Им вовеки не расстаться,
Хоть и вместе калгати́сто.
Это ж два таких артиста!
Эх, студент, ты их не понял
И удачу проворонил.
Студент: Всё в скандалах, всё в борьбе.
Каждый сам и по себе.
Дрыгаль: Всяк так думает, не зная.
Ведь грызня там показная.
Что с того? Сто лет уж вместе,
Как две гули на насесте.
Студент: Шумность, как в Иерихоне!
Дрыгаль: Ну а были бы тихони,
Все про них давно б забыли.
А они – живые были!
Ты добра не ощутил?
Дед тебя вон приютил,
И кормил, и ублажал.
Как родного содержал!
Студент: Ну за это им мерси!
Дрыгаль: Вот сиди и не форси!
Жил при полном пансионе,
Лучше, чем Христос в Сионе.
Студент: Дед – большой оригинал!
Прям меня он доконал,
Разговоры говоря.
Дрыгаль: Не в науку вышло, зря!
Что оригинал – не спорю.
Только твоему он горю
Посочувствовал, пострел.
Кто, скажи, тебя пригрел?
Кто тя принял на постой?
Ты ж без денег был, пустой.
Дед хоть слово те сказал?
Приютил и облизал,
Защищая твой престиж,
А ты чванишься, пыхтишь!
Дрыгаль не мог позволить, чтобы какой-то студент-неудачник говорил о Кульбаче в пренебрежительной форме. Как посмел этот сморчок-недокормыш судить своего благодетеля? Такай привилегией были удостоены только сами посадцы, которые могли спорить с Кульбачом, подтрунивать над ним и его чудачествами, гордясь при этом земляком, ибо воспринимали деда, как особую достопримечательность Посада.
Дрыгаль: Кульбача критиковать?
Рот не смеешь открывать!
Вовсе, паря, залепи
И молчи, а лучше – спи!
Без попутчика тоска,
Только я турну с возка,
Если ты про Кульбача
Брякнешь чё-нибудь, бурча.
Дозволяю удивляться
С честным видом. Не кривляться
И, конечно, не кривиться.
От него б мог «поживиться»
Разными рассказами,
Шуточными фразами
Умственного рассужденья.
Только ты дурак с рожденья.
Без ума и без грошей
Пропустил мимо ушей
Много присказок, острот.
А должён глядеть был в рот:
Ртом ловить слова его.
Нет умишка своего,
Дак чужого б припасал.
Дед тебя бы обтесал!
Студент: Почему же я дурной?
Пара курсов за спиной!
Дрыгаль: Ты не понял Кульбача.
Об тебе же хлопоча,
Так Кульбач тебя хвалил!
Ты – помоями облил.
Студент: Что вы, я не лил помои!
Дрыгаль: Дело, брат, твоё немое,
Чтобы слушать всё молчком,
Не пупы́риться торчком.
Коль душевно не бездарен,
Будь же деду благодарен.
Студент: Я что ль против говорю?
Я его благодарю.
Просто к слову пошутил.
Дрыгаль: Я хвоста те накрутил —
Будешь помнить, с кем шутить!
Но не вздумай, паря, льстить.
Криводушье я почую
И обратно отбичую.
Знаешь, на Посаде мы
Все ответственно прямы:
За слова мы отвечаем
И любого привечаем.
Ты, студентик, ширь Руси
И Посад соотнеси.
Мож мы в чём-то дураки,
Но душою широки.
И вот эту нашу ширь,
Сколь кармашек не топырь,
Не купить, не поменять.
Не умеешь ты понять
Человечности наивной.
Студент: Я оценкой объективной
Захотел пощеголять,
Как юрист.
Дрыгаль: Юрист, поглядь!
Учишься на адвоката?
Ну, тогда учись покато
И учтиво рассуждать,
Чтоб всю жизнь не голодать.
Так же и Терестин, как и остальные горожане, был осведомлён о проживавшим у деда студенте, ибо Кульбач ещё долгое время хвастался перед знакомыми людьми своими пространными беседами с учёным человеком. Однако Терестин не мог знать о дорожном разговоре студента с Дрыгалем.
Терестин: Этот глиняный ваятель
Всеми чтим, как настоятель.
Разве учит он худому?
Дед, не выходя из дому,
С целым миром дружбу водит
И подход к сердцам находит.
Всех готов и обогреть,
И наставить в жизни впредь.
Там в достатке и гостей,
И шекспировских страстей.
Как-то однажды, попав в гости к Кульбачу и имея с дедом продолжительную беседу, Терестин восхитился его острым умом, за что и назвал старика посадским мудрецом. Кульбач озадаченно вздёрнул брови, явно не соглашаясь с такой высокой оценкой.
Кульбач: Это я тебе мудрец?
Я с отсталостью борец!
Нет занятия дурнее
Заявлять, что всех умнее.
Ведь и для людей смешно,
И пред Господом грешно.
Утверждать и вовсе глупо,
Как в дорогу без тулупа
В саму стужу снарядиться.
На кого потом сердиться?
Будь хоть сколь мундир блескуч,
Да свиреп мороз трескуч.
Ясно, что старик жива́лый —
Не пострел трехгодовалый.
Смеет старость что ль кичиться?
Дал Бог век, чтоб научиться,
Дак его благодари —
Не меня боготвори!
Получив от Кульбача очередной урок «хорошего тона», Терестин довольно хохотнул. Про себя же он подумал, что старик, несмотря на въедливый характер, острый язык и ядрёные шуточки, со всеми посадцами, особенно с мужской частью жителей, всегда находится в прекрасных приятельских отношениях, удивляя сограждан разными чудачествами и совершенно удивительными познаниями.
Тот самый нерадивый студент, уезжая, то ли подарил, то ли забыл, то ли намеренно за ненадобностью оставил у Кульбачей учебник философии, после чего дед периодически увлекался изучением сложных текстов, привлекая для чтения соседских девчонок, так как сам уже плохо различал буквы. Эта книга вызывала у Кульбачихи сильнейшие приступы раздражения в виду того, что была сложна для её понимания, а потому казалась бабке совершенно никчёмной.
Кульбачиха: Чё опять залопотал?
Снова книжицу читал?
Ох уж эта книжица!
Уж мозги – как жижица!
Кульбач: Книга – истины родник!
Мудрость черпаем из книг.
Кульбачиха: А от этой – только вред!
Кульбач: Вот вам истинный портрет
Беспросветной темноты.
Глупость, хоть украсть в цветы,
Не прибудет пышности.
Кульбачиха: В книге той излишности
Непонятного сплетенья.
Кульбач: Да, моё приобретенье,
Эта книга не про вас!
Тут амброзия, не квас!
Кульбачиха: Вон чему та книжка учит —
Всяку дурь растит и пучит!
Кульбач: И газета освещает:
Люд наш умственно нищает.
Лишь о брюхе интерес,
А с духовностью – вразрез!
Больше думок о еде,
О насущном, о нужде,
Но без мысли о высоком.
Пропитались алчным соком,
Как отравой, и не сдохли.
Разрослись вон, не засохли!
Да, вот так, забывши Бога,
Процветать взялась убого
Не словцо библейское,
А нутро лакейское.
Но душа нетленная.
То она вселенная
Необъятности великой,
То повиснет повиликой,
То спрессуется комком,
Заперев себя замком.
Потому – кругом нажим.
Мы душой не дорожим!
Кульбачихе не раз хотелось извести оставленную студентом книгу на растопку печи, либо ещё хуже – отнести в нужник, но мысль, что парнишка вернётся за своим учебником, останавливала старушку.
Кульбачиха: Ой, гляди-ка, книгочей!
Кульбач: «Правду Ярославичей»
Не читал, конечно, я.
Кульбачиха: Темнота кромешная!
Кульбач: Темнота ли, полумрак —
Твой не отличает зрак,
Хоть слепа не столь очами,
Сколь умишком и речами.
При кротячьей слепоте
Книги всякие не те,
Но сама без чтения
Требуешь почтения.
Пока студент квартировал у Кульбачей, дед даже успел освоить игру в шахматы, ухватив смысл и тактические задачи передвижения фигур, правда, после отъезда жильца ему не с кем было совершенствоваться, как шахматисту. Но с бо́льшим увлечением дед любил вести долгие пространные беседы, касающиеся любых вопросов, в том числе научных, и однажды они даже умудрились обсудить тему новомодной теории Дарвина о происхождении видов.
Странные рассуждения студента о научных изысканиях «Дармия» не только насмешили Кульбача, но вызвала у него опасение за умственную состоятельность как самого учёного, так и его доверчивых учеников и последователей. При этом дед порадовался, что вечно шляющаяся по кумушкам Кульбачиха пропустила этот разговор, иначе напуганная бабка, непременно, ославила бы жильца, выставив беднягу сумасшедшим, совершенно чокнувшимся от наук.