С разговорами надрались
До приличной свиноты́.
Приятель мужика: Погулял до звону ты!
Мужик: Разговор вели пространно.
Дед подкован многогранно.
И меня прям навострил.
А про жизнь как говорил:
«Не хватает романтизма,
Но с лихвой идиотизма!».
Как болтать наскучило,
Дед придумал чучело,
Чтоб старушку зацепить.
А что та начнёт лупить,
Мы тогда не ожидали.
Приятель мужика: От души, видать, поддали!
Вон чё старый учудил!
Мужик: Да, представь, соорудил
Кукольного индивида
Человеческого вида.
Признаюсь, я сам, браток,
Подсобил ему чуток.
Приятель мужика: Это как же вы смогли?
Мужик: Приволок Кульбач кули,
Напихали в них соломы.
Приятель мужика: Вот хмельные дуболомы!
Мужик: Туловище из мешка…
Приятель мужика: А башка что ль из горшка?
Довольный мужик утвердительно кивнул.
Мужик: Глэ́чик примостил дедок.
Приятель мужика: Представляю тот видок!
Мужик: Талию перетянули,
В бюст тряпья побольше ткнули.
Приятель мужика: Бабу что ль соорудили?
Мужик: Женщину. И обрядили
В платье, шляпку, шаль на плечи.
А уж вечер, тают свечи
И приятный полумрак.
Приятель мужика: Дед дурак и ты – как враг!
Мужик: Тут и бабка возвернулась,
Да на парочку наткнулась:
Глядь, бабища восседает
И дедок к ней припадает,
Прикорнувши к плечику.
Бабка хвать по глэчику!
Приятель мужика: Как?
Мужик: Вошла ж и обомлела.
А потом прям побелела
И скорей за кочергу.
Я со страху ни гу-гу.
Полетели черепки!
Приятель мужика: Бабы с ревности крепки!
Мужик: Тут дедок зашевелился,
А сюрприз наш развалился.
Бабка в обморок хлобысь!
Знать бы наперёд, кабысь…
Терестин прекрасно помнил эту историю, рассказанную ещё более живописно и эмоционально женой со свояченицей, которые переместили «любовную парочку» на лежанку, но, однако, и теперь не удержался от смеха.
Мужик: Мы старушку оживили,
Энту «бабу» предъявили,
Мол, с чего тут ревновать.
Бабка тут же скалку хвать,
Хоть бледна – ну прям мертвец.
Дед, «соломенный вдовец»,
Защищался энтой «бабой».
Битва выдалась неслабой!
Терестин: Наши интересности
Славятся в окрестности!
Терестин также мог бы порассказать немало презабавных историй из жизни Кульбачей, гулявших по Посаду и передающихся из уст в уста, равно как услышанных от самого деда. Например, одну из версий, как юный Кульбач отбивал женихов от своей невесты, ставшей впоследствии Кульбачихой. Наверняка врал, хотя с деда могло статься. Терестин с удовольствием вспомнил вечер, когда заскочил к деду буквально на минутку, а проторчал дотемна, слушая воспоминания старика.
Кульбач: Примостились на бревёшке.
Глядь, уж тянут головёшки
Вроде как для поцелуя.
Вытащил свою стрелу я,
Промеж них как дал струю!
Отличился, как в бою!
Терестин: Ничего се, пошутил!
Парочку не окатил?
Кульбач: За плетнём засел в саду.
Те уселись на виду,
Но поодаль, без сближенья.
Примечаю: положенье
Начинает искажаться,
То есть начали сближаться.
Не на много – на вершок.
Тут я вынул «черешок»,
Приспособил меж щелей…
Кульбачиха: Дуралей ты, дуралей!
Испозорился, как есть!
Дурь – лопатой не отгресть!
Кульбач: А легко ли было мне?
Вы расселись на бревне…
Терестин: Тут ты их и обмочил!
Кульбач: Та вскочила, тот вскочил.
Ведь струя была меж них.
Мигом смылся тот жених!
Также Кульбач никогда не соглашался, что его дом в Посаде самый крайний при выезде из города, уверяя, что как раз-таки наоборот – первый при въезде.
Кульбач: Что ты, первый он в строю!
Я швейцаром состою
У Посада на крыльце.
Я – вначале, не в конце!
Остальные все – за мной,
Как у батьки за спиной.
Именно потому, что дом Кульбача стоял сразу на въезде в город, у стариков частенько останавливались проезжие люди на ночлег, а некоторые из них даже всерьёз советовали деду открыть нечто вроде гостиницы, благо размеры дедова дома позволяли обустроить «нумера для постоя».
Приезжий: Постоялый двор открой.
Кульбач: Сдался мне тот геморрой!
Чтоб скатиться в услуженье?
Для меня не униженье,
Взять кого-то приютить.
Станут денежки платить —
Станут требовать комфорт.
Ну а я чертовски горд,
Чтоб – подай да принеси!
Ты душевно попроси,
Я в лепёшку расхлестнусь.
За деньгу – не трепыхнусь!
Приезжий: Ты не любишь что ль деньгу?
Кульбач: Трачу я, не берегу.
Жизнь одна! Имеешь – трать!
Приезжий: Эдак можно всё прожрать!
Кульбач: Лучше быть уж едоком,
Чем трястись над сундуком
И на нём же помереть.
Ты об этом думай впредь!
Приезжий: Дак рачительность – не скупость!
Кульбач: Это да! Но жадность – глупость!
Кто не жил, не пировал —
Тот себя обворовал.
На том свете не дадут!
Там другие сферы ждут.
Приезжий: Говорим за здравие —
Нету равноправия.
Кульбач: Нет и не предвидится.
На кого обидеться?
Всяк живёт на свой охват:
Энтим супчик жидковат,
Энтим жемчуг мелковат,
Энтим случай виноват.
Любой разговор Кульбач незаметно переводил на темы собственного бытия с понимания высоты своего возраста.
Кульбач: Главно, до скончанья века
Не убить в се человека.
Наши промахи, проступки
Жизнь перемолотит в ступке,
Но кой-чё – парирует.
Возраст нас кастрирует,
Разум сделает тугим.
В этот мир придя нагим,
Уходи, не унося.
Вот тебе и правда вся!
Как-то заезжий гость, проникшись сочувствием к безродному старику, взялся жалеть деда за его не обласканную родными людьми старость, а также отдалённость и отстранённость от городской суеты. Выслушав такую, по его мнению сущую нелепицу, Кульбач очень удивился и заявил, что именно он, а ни кто другой, находится в самой гуще местных событий.
Гость: Да какая тутось гуща?
За забором дальше куща,
Заросли, кусты, забока.
Кульбач: Как ты мыслишь однобоко!
Тут, где выезд, тут и въезд.
Удивляться надоест,
Сколь народу мельтешит.
И не всяк бежит, спешит.
Кое-кто и вспомянёт,
И до деда завернёт.
Гость: Жизни прожитой не жаль?
Кульбач: Э-э, меня хоть чем ужаль,
Я, как жук, под панцирем.
Дед тут же подскочил с лавки и зашлёпал растоптанными опорками, изображая пляс, вопя при этом что-то вроде частушки.
Кульбач: Мне б щас танцы да гарем,
Я бы властвовал, как шах!
Всё богатство – что во вшах!
Гость опасливо отодвинулся подальше от деда и уставился на прозрачный реденький пушок, произраставший вокруг глянцевой лысины на голове старика. Понимая, что Кульбач его просто-напросто разыгрывает, ибо на дедовой макушке никакой вше просто не за что было бы уцепиться, гость облегченно вздохнул.
Кульбач: Жить, себя жалеючи,
Ныть, тоскливо бле́ючи —
Это дело не по мне.
Хоть и сбоку, в стороне,
Я народа не чураюсь:
Всем полезным быть стараюсь.
Знаешь, что-то подсказать,
Верный выход указать —
Не большое достиженье,
Но оно даёт сближенье.
Действительно, Кульбачам было в радость и в удовольствие принимать у себя гостей. Как-то у них неделю жил студент, дважды отчисленный из университета по причине неуспешной учёбы, но вполне успешного загула. Промотав родительские денежки, студент на перекладных, причём за ради Христа, добирался домой в имение. Дед с удовольствием предложил бедолаге свой кров и стол, не спрашивая, сколько тот намерен гостить. В конце концов, именно дед помог студенту благополучно вернуться к родителям, сговорившись с Дрыгалём, отправляющимся в ту же сторону по торговым делам. Дед был готов оплатить дорогу, но Дрыгаль не взял со старика денег, а во время двухдневного пути выдал хорошую взбучку своему неожиданному пассажиру, как за нерадивость в учёбе, так и за неправильное понимание жизни Кульбача.
Студент: Этот дед такой пошляк!
Дрыгаль: Не тебе судить, сопляк!
Пошлость у него для форса.
Всех пригладит против ворса,
А случись беда, нужда,
Обратись к нему – всегда
Дед найдёт и утешенье,
И предметное решенье.
Студент: А с супругой в вечной ссоре.