Отхайдакай ту куму!
Коль умишком куцая,
Значит, экзекуция!
Нешто не заслуженно,
Если обнаружено
Преступленье, как навет,
Да с оглаской в целый свет?
Дробогор: Да, у сплетен во́стры когти.
Это ж – как ворота в дёгте!
Кульбач: Эх, скорей бы появилась!
У меня аж сердце взвилось,
Застучало, прям зашлось,
Лютым гневом налилось!
Я её засуну в дёготь!
Как посмела деву трогать
Подлым мерзким языком?
Отодрать его песком!
Нет, подумай, вот поганка!
Врёт, как дышит, интриганка!
Кипя от возмущения и продолжая извергать обличительные речи, Кульбач молил Всевышнего, чтобы тот пощадил его старуху, подвернув какую-нибудь помеху и подольше задержал у подруг.
Кульбач: Сыне мой, в любом дому
Всяких бед по закрому.
В кажном тереме и хате
Наберётся по лопате.
Бабы здесь парадом правят:
Всё нароют, сверх добавят,
Свив глупцов и мудрецов.
Не связать потом концов!
Дробогор: Эти сплетни – чистый яд!
Весь Посад имя́ объят!
Кульбач: Просто изумительно!
Как они стремительно
С пустяка рождаются,
Тут же расплождаются.
И Посад как зачумлённый,
Сам себе же удивлённый.
Признаюсь тебе, моя
Найпервейшая змея!
Бабке сплетничать – за сласть!
Сдай в участок, чтобы власть
Под арест хоть заключила.
Пусть «поправку» б получила!
Я от бабки вне себя!
Та, по свету дурь трубя,
Испозорила вконец.
И глашатай, и гонец!
До чего ж дурная птица!
Всё летает, суетится,
Клюв держа наизготовке.
Вести сыплются к плутовке,
А как нечего клевать,
Можно слухи создавать!
Ну а чё, на голом месте
Буйным цветом лезут вести,
Да кустистые, рясные —
Прям былины записные!
Ведь ни разу за навет
Не пришлось держать ответ.
Хоть когда-то бы прижали,
В каталажке подержали
Да судом бы осудили.
Где уж там! Освободили
От ответственности баб.
Против них закон наш слаб!
Я буквально негодую.
Сам паршивку отмордую!
Ну, попляшет у меня,
Как я всыплю ей ремня!
Дробогор с сомнением посмотрел на тщедушного старичка. Он не меньше других был наслышан о ссорах Кульбачей, но говорилось как раз-таки о бабкиных расправах. Кипя праведным гневом, исторгая страстные монологи, дед суетливо накрывал на стол, разумно полагая, что такой нелёгкий разговор сподручнее вести под стопочку.
Кульбач: Ты, сынок, не сумлевайся.
Проходи, не разувайся.
Вместе бабку подождём
Да допрос ей проведём.
Приговор вслед огласим.
Можа душу оросим,
Чтоб она не так кипела?
Во, картошечка поспела!
Гля, капустка да с хренком!
Наливаем с бугорком!
Будет здесь у нас засада.
Это бедствие Посада
Вскорости домой причалит.
После первой стопки, Кульбач решил разжалобить суровую душу Дробогора, пожаловавшись на свою нелёгкую долю.
Кульбач: Что, сынок меня печалит?
Что моя всех баламутит.
Дак такого понакрутит,
Что не знашь куды деваться!
Чё в чужую жисть соваться?
В семьях всякое бывает:
Там хозяин выпивает,
Там хозяйка распустёха,
Тот – дурак, а та – тетёха.
Ну и ладно! Что с того,
Где, когда и у кого?
И кому какое дело?
И кого это задело?
И твово ль это ума?
Своего не зрит дерьма,
А чужое все покажет,
Раскопает и размажет.
Дробогор: Сплетни – это гной с заразой!
Даве, слышал, Нонья с Азой
Тоже дочь мою судили.
Кульбач: Бабку что ль опередили?
Это вряд ли! Та главней,
И опасность больше в ней!
По товаркам пошлындря́вит,
Им мозги накучерявит,
Ну а те и понесут
На посадский пересуд.
Верь, мой милый, Кульбачу!
Если врать не отучу,
То устрою воспитанье —
Уж такое испытанье,
Что чертям всем станет тошно!
Сам останусь беспортошно,
Но старуху, ту ягу,
Вместе с домом подожгу!
Дробогор: Ну, зачем же поджигать?
Кульбач: Ну а чё, кнутом стегать?
У неё в действительности
Нет уже чувствительности:
Мумия сушёная
Всяких чувств лишённая.
Лучше всё ж предать огню!
Дробогор: Чё ты выдумал фигню?
Кульбач: Пусть горит она огнём!
Щас старушку помянём,
А потом и подпалим.
Гнев мой крут, неумолим!
Хватит бабушке стареть.
Всё одно в аду гореть,
Пусть сейчас приноровится.
Не пора ль ей появиться?
Ты поможешь, Дробогор?
Нужен кол, а мож багор,
Чтобы двери подпереть:
Чтоб стару́шице гореть,
Не имея путь отхода.
Дробогор: Нет, такого, дед, исхода
Я б старухе не желал.
Кульбач: Сам ведь гневностью пылал!
Дак возьми её спали!
Ну, хотя бы осмоли
Как курчонка либо чушку.
Не жалей мою лачужку,
Как прибежище сплетней.
Всё паскудство сгинет с ней!
Сам сожгу как Галилея!
Я сейчас собаки злее.
Дробогор: Дед, ты бабку поругай,
Но уж дом не поджигай.
Ведь огонь не укротить
И назад не своротить.
Как займётся, заискрит —
Пол-Посада погорит.
Кульбач: Сжечь мож?
Дробогор: Боже упаси!
Ты супругу потряси,
Вразуми и напугай.
Хошь, кнутишком отстегай,
Хошь, кляни её, бранись,
Но уж спичек не коснись!
До самого ухода Дробогора дед был как на иголках, опасаясь несвоевременного возвращения супруги. Однако всё обошлось. Дробогор покинул чудаковатого деда если не полностью удовлетворенным, то достаточно успокоенным, как речами, так и выпивкой.
Соседка Крена видела, как гость покинул Кульбача. Спустя какое-то время во двор вошла Кульбачиха и Крена кинулась собирать для стариков что-нибудь из еды. Пока у деда гостил Дробогор, соседка не решалась сунуть нос в дом Кульбачей. Нагрузив блюдо, Крена отправилась к старикам. Подходя к дому, она услышала страшный грохот и истошные крики Кульбача. Однако, среди этого шума и крика бабкиных воплей Крена так и не уловила.
Крена: Боже, чё он там орёт!
И откель столь слов берёт?
Что там? – чёрт не разгадает!
Ажно в дрожь меня кидает!
Нешто бьются смертным боем?
Ведь под крышку лет обоим!
Я ж разнять их не смогу,
За Еросей побегу.
Ох, как надо поспешать,
Убиенью помешать:
Бабку, деда ли спасти.
Господи, не допусти!
И Крена опрометью бросилась к мужу в гончарню за подмогой.
А события в доме Кульбачей разворачивались следующим образом: для начала, чтобы хорошенько напугать и деморализовать бабку, дед устроил среди горницы настоящий погром. Прежде всего, отчаянно вереща и кляня супругу, Кульбач начал колошматить посуду, но после третьей тарелки, сообразил, что эдак оставит их с бабкой ни с чем, а потому перешёл на небьющиеся тяжёлые предметы, как то сковородки, ухваты, чугуны, табуретки и поленья дров. При этом старик старался не причинить самой «виновнице» какого-нибудь вреда. При всём этом побоище дед, не переставая, орал как скаженный, выплёскивая на супругу целые каскады немыслимых обвинений.
Кульбач: Цыц, паршивка! Чучело!
Вон чё отчебучила!
Распроклятая ты тля!
Носит же таких земля!
За тот дёготь, за ту сажу,
Я тя дёгтем сам обмажу!
Чтоб тя дьявол забодал!
Нужен мне такой скандал?
Вот мерзавка, мать твою!
Я тя подлую убью
Либо хуже – четвертую!
А башку твою пустую
Брошу псам на обглоданье.
Добрым людям столь страданья!
Ох, мерзавка! Помело!
Чтоб тебя разорвало!
Чтоб тебя трясца трясла!
Чтоб коростой заросла!
Чтоб ослепла и оглохла!
Чтоб без покаянья сдохла!
Столь позора в старости!
Аж чешусь от ярости!
Аж бешусь до клокотанья!
Не твои ли стрекотанья
Взды́бку подняли волну?
Я те голову сверну!
Когда Еросим и Крена прибежали во двор Кульбачей, криков уже не было слышно. Пройдя в сени, через не плотно прикрытую дверь супруги услышали, как дед строго отчитывал бабку.
Кульбач: Тут уж, бабка, не до басен!
Тот мужик весьма опасен.
Наживёшь себе беду!
Где ловить тебя? В пруду?
Так что с этим не шути
И все слухи прекрати.
Накажи своим товаркам,
Чтоб в ту сторону ни карком,
Ни смешком, ни шепотком —
Никогда и ни о ком
Ни намёка, ни полслова!
Мало вам того «улова»?
И действительно, после этого Кульбачиха, а вместе с ней и другие горожанки, перестали шушукаться за спиной у Дробогора и если позволяли себе какое-нибудь высказывание по поводу Вассианы, то не на людях и с притворным сочувствием. А так как добропорядочные горожанки по-прежнему обожали сплетни, то и сами частенько попадались в подобные сети неправедных вестей. А тогда разражался скандал с выяснением правого и виноватого, причём доходило до небольшого дамского столкновения. В таких случаях мужья, не разбираясь в причинах конфликта, полагая, что он надуман самими участницами свары, попросту грозились сдать своих обуреваемых гневом «супружниц» в полицейский участок. А, как уже упоминалось ранее, местные дамы к любому представителю власти относились с боязливым трепетом.