– Уж такой в Посаде люд —
Из словес палит салют.
Нонче он обескуражен,
Завтра чем-то взбудоражен.
Ведь ни дня нет тишины!
– Ну-у, театров лишены,
Потому актёры сами.
Развлекаются часами!
– Беспокойные натуры!
И в аптеке нет микстуры,
Чтобы их угомонить.
– Из веков прядётся нить!
Люди разных величин,
От простых и до купчин,
Из хором и из сарая
Говорливые до края.
– Говорливых-то хватает,
Да не всяк так выплетает!
– Да уж, говорливые!
И уж тем счастливые,
Если слушатель найдётся.
Тут шарманка заведётся!
– Мне дак с ними интересней.
Говорок их льётся песней.
Я домой когда вертаюсь,
Воссоздать порой пытаюсь
Все словечки-загогули.
Нет, другие гули-гули!
– Разговор рясной, густой!
По-хорошему простой,
Но для форса замудрённый —
Хреном сдобренный, ядрёный!
Несмотря на ядрёность языка, настоящих матершинников на Посаде было мало. Тот же Кульбач в ссорах с бабкой иногда позволял себе ругнуться в сердцах, но крайне редко.
Как-то раз Кульбачиха, начавшая день излишне нервно и сердито, будто встала не с той ноги, срывала раздражение на всем подряд, что попадало под руку. У бабки ныла поясница, и она, морщась и охая, сердито громыхала кухонной утварью, пинком гоняя крутившегося под ногами кота, ожидающего своего завтрака. Вышедший в горницу Кульбач шутливо поприветствовал супругу.
Кульбач: С добрым утром, дорогая!
Э, Мур-Мурыча лягая,
Ты куды его пихаешь?
Чугунками громыхаешь
Как кузнец по наковальне!
Слышно аж в опочивальне.
Утро вроде ясное.
У тебя – ненастное,
Как мордаха, хмурое.
Всё бурчишь, бур-бурая?
Дальше последовала небольшая грызня, потихоньку переросшая в ссору. Переместившись на крылечко, Кульбачи продолжали упражняться в «красноречии». Бабка послала деда, куда мужчине традиционных сексуальных предпочтений отправляться оскорбительно. В ответ дед во всеуслышание заявил, что у него с Кульбачихиной матушкой были не только обычные отношения зятя с тёщей, но и более интимные. Всё эти подробности частной жизни Кульбачей были услышаны соседом Еросимом.
Еросим: Прекращайте материться!
Кульбачи так увлеклись ссорой, что даже не заметили, как в процессе взаимных обменов «любезностями» оказались во дворе.
Кульбач: То меня чихвостит жрица,
Возомнив себя святой.
Еросим: Ёлки-палки, лес густой!
В дом войдите, дверь прикройте,
А потом друг друга кройте.
У меня детишки тут,
Вмиг подхватят на лету.
Старики поняли, что несколько увлеклись и даже переусердствовали, нарушив общепринятый посадский этикет.
Кульбач: То старуха, паразитка!
Брань – Кульбачкина визитка!
Еросим: Я прошу вас по-соседски…
Кульбач: Всё, Ерось, великосветски
Будем дальше изъясняться.
Знаешь, милые бранятся…
Еросим: Разорались – мат на мате!
Не в тюремном ж каземате!
Кульбач: Я-то редко матерюсь.
Ну, бывает, разъярюсь,
Понужну весёлым матом,
Если места нет догматам.
Не безвинная овечка!
Прошмыгнёт как мышь словечко…
Еросим: Речь от этого не слаще.
Кульбач: Бабка греховодит чаще.
Оправившись от смущения, Кульбачиха скромно возразила.
Кульбачиха: Дед почаще.
Кульбач: А сама-то
Докатилась уж до мата,
Что совсем не лестно даме.
И по папе, и по маме —
Только матушка держись!
Кульбачиха: Не ругаюсь я, кажись!
Кульбач: Как же, слышал и не раз
Мат сквозил в потоке фраз
Скрозь визгню́ и причитанье.
Виновато воспитанье.
Тут наследственная честь:
Хорошо ругался тесть,
От души и не дежурно,
Но затейливо, ажурно!
До такого заворота —
Онемеешь полорото!
Дак и ты, как заискришься,
Не следишь, что материшься.
Кульбачиха: Прям уж я! А сам-то ты
Край не видишь срамоты!
Кульбач: Признаюсь, порой загну,
Но при этом подмигну,
Шутку в том предполагая.
Ты, того не постигая,
Изощряешься отборно.
Воспитанье ж подзаборно!
Ты, Еросим, как отец
Будешь истины истец.
Бабку надобно привлечь.
Бабка, деток не калечь —
Не учи дурным словам!
Еросим: Без грызни неймётся вам!
Кульбачиха: Сам всю жизть проматерился.
Смолоду, ишо не брился,
Уж язык поиспаганил.
Кульбач: Да шутил я, хулиганил,
Чтобы выглядеть мужчиной.
Батька драл меня лещиной
Для культурности огранки.
Еросим: Мало драл, коль в перебранке
Допускаешь выраженья.
Кульбач: От душевного броженья
Выскользнет словцо иное.
Хоть и кажется дурное
Крепкое сопоставленье —
Не большое оскорбленье,
Если шутка в нём сквозит.
Всяк ли мат дурным разит?
И притом, как не крутись,
Без него не обойтись
Среди русского фольклора.
Свой простор, своя тут флора
И традиция скандала.
Мы ругаемся уда́ло!
Нет великосветскости,
Но изрядно меткости!
Еросим не мог долго сердиться на Кульбачей. Слова деда скоро развеселили гончара.
Кульбач: Тесть бывалыча зятька
И не встретит без матька.
Я-то вовсе без обид:
Отмордован, да не бит!
По искусству матершины
Тесть достиг такой вершины,
Что иному и не снилось!
Доченька не поленилась —
Так и лепит без стесненья,
Без конфуза, без скрасненья.
Тут талант наследственный,
Вовсе не посредственный!
Нонче крики с матюжком,
Завтра хватит утюжком,
А известно, что утюг —
Это не соломы тюк!
Еросим: Будет вам! Уж помиритесь
И, прошу, не материтесь!
Еросим знал, что Кульбачи не злоупотребляли сквернословием, ибо в их лексиконе было предостаточно не матерных, но забористо крепких эпитетов. Ему частенько доводилось быть свидетелем соседских ссор, когда старики особо не стеснялись в выражениях. Буквально на днях Кульбачиха, обнаружив, что дед «вылакал» какой-то её целебный настой, предназначенный для очередной «пациентки», орала на деда во всю мощь старческих возможностей и костерила его так, что только успевай записывать: «Чтоб тебя не пронесло, а вообче разорвало! Чтоб нутро сплелось узлом! Чтоб „поблеял тут козлом“, бородой в лохань уткнувшись! Чтоб ходил, не разогнувшись!».
Еросим появился у Кульбачей, когда бабка немного выдохлась и утомилась. Дед же выглядел этаким нахальным бодрячком, и на вопрос соседа, из-за чего у них опять идёт война, недоумённо пожал плечами.
Кульбач: Да сам чёрт не разберёт,
Чё она всю жизь орёт!
Повезло с супругой мне:
Щас горластые в цене.
И задумка есть уже
Баб крикливых в фураже
По войскам приспособлять.
Не затем, чтоб им стрелять,
Штык вонзать, махаться шашкой.
Те взревут своей замашкой —
Расшугают всех врагов
До заморских берегов.
Пусть их жалуют чинами,
Награждают орденами,
Пенсион дадут за крик.
Кульбачиха: Не мели чё зря, старик!
Но однако вернёмся к самому рассказу. Слава о посадских говорунах широко шагнула за пределы уезда чуть ли не до соседних губерний. К примеру, Терестин, разъезжая по свои коммерческим оказиям, однажды столкнулся в Клину именно с таким случаем, когда сам зашёл перекусить в тамошний трактир. Устроившись отобедать, он внезапно услыхал, как за соседним столом один мужик со смехом рассказывает приятелю о своей поездке в Посад и знакомстве с дедом Кульбачом.
Мужик: Встретил одного посадца.
Смех и только! О…
Однако вульгарное словечко, обозначающие процесс отправления малой нужды не успело прозвучать из-за вмешательства Терестина.
Терестин: Касаться
Хошь его дурным словцом?
Ты столкнулся с мудрецом!
Так что подбирай слова.
Это ж чудо-голова!
Всяк такого мудреца
Должен слушать, как отца.
Мужик: Землячок, прошу прощенья!
Это ж я от восхищенья.
Гостевал я у дедка.
Полон аж до ободка
Самым разным впечатленьем:
Оторопью с удивленьем.
Так меня он поразил!
И, представь се, заразил
Философией, весельем
С жизнерадостным похмельем.
Терестин: Да, он чешет философски!
Мужик: После шуточки бесовски
Дед удумал сотворить.
Чтоб супругу…
Приятель мужика: Уморить
Аль немножко взвеселить?
Терестин: Да, скорей всего, позлить.
Мужик: Мы с ним сели за пирушку.
Дед вначале клял старушку,
А её и дома нет.
Терестин: Оттого и смел был дед.
Мужик: Мы шутить не собирались.