В ад навечно кинутый —
Это дело надо вспрыснуть,
Чтоб и вовсе не прокиснуть!
Чарка просится в десницу,
Раскудрит тя, рукавицу!
Нет препятствий больше деду.
Чарка ценится к обеду,
Как и ложка – вот в чём соль.
Тем красна моя юдоль.
Я изведал досконально.
Хоть, конечно, персонально
Каждый к этому придёт —
Понимание найдёт,
Постигая истин суть.
Коли нет – не обессудь!
Тут —дано аль не дано.
Если уж обойдено —
Лапки кверху и смирись!
Знать не надобно. Утрись!
Пусть старуха кóсится,
А душа-то просится.
Вот кто мой руководитель,
А не бабка – старый бдитель!
И Кульбач, прислушавшись к внутренним желаниям своего организма, поспешил к дому, припадая на повреждённую ногу.
Кульбач: Как говаривал сам Пушкин,
Наливая для старушки:
«Выпьем с Богом. Так милей!
Сердцу станет веселей!»
В размышленьях день пройдёт.
День за днём слагает год.
Кап, да кап – полна баклага.
Есть спасительная влага,
Что расцвéтит бытиё.
Очень нужное питьё!
Вот она моя заначка!
Не нарыла, знать, варначка!
Ишь, не конхвисковано!
Оставлять рискованно.
Если старая найдёт,
На растирки изведёт.
Изымает подлый страж!
Только пойло и фураж
У меня всегда найдётся
И по делу изведётся.
Да, Кульбач не лыком шит!
Бабкин умысел смешит!
За неё и хлобыстнý.
Щас вот капельку плесну…
Дома Кульбач вытащил откуда-то из потаённого места бутыль с мутным содержимым и примостился с ней к столу.
Кульбач: Догорай моя лучина.
Вместе с ней печаль-кручина
Стлела до огарочка.
Где ж ты чудо-чарочка,
Долгих дум свидетельница?
Здравствуй, благодетельница!
А спустя какое-то недолгое время из дома послышалось пение Кульбача.
Кульбач: Я по горенке пройдусь, скрипну сапогами.
Я милашечку дождусь, запляшу кругами.
Взлетел петушок
На забор, на горшок,
Истоптал все крынки,
Не купить на рынке.
* * *
Посад был чистеньким ухоженным крошечным городком. Прямо город в табакерке, как говаривали проезжие остряки не будучи большими оригиналами. Жизнь протекала размеренно с периодическими встрясками уездного масштаба. Жители знали друг друга с детства и были достаточно осведомлены обо всём, что творилось в семьях соседей и не только, а благодаря местным словоохотливым кумушкам любая незначительная новость превращалась в событие, обсуждаемое горячо, со всеми подробностями, не все из которых соответствовали происходящим реалиям.
Сплетничать, судачить да перемывать друг другу косточки было излюбленным занятием образцовых посадских хозяюшек. Мужчины на такое пристрастие своих жёнушек смотрели с неодобрением и даже с показным возмущением, но радикальных мер, как порой обещалось в порыве гнева, не принимали до тех пор, пока не возникала угроза большого скандала. Забот у них и без того было предостаточно, однако иногда какой-нибудь муж, видимо, истосковавшись по семейной сцене, самолично начинал изводить жену, заинтриговав услышанными невероятными известиями либо придумывая шутку-небылицу.
Жена: Чё там слышно на Посаде?
Муж: Ничего к твоей досаде.
Прям в истории дыра!
Случай был, дак то ж вчера.
Жена: А вчера-то чё случилось?
Муж: Ну дак девка обмочилась!
С коромыслом шла, уснула,
На подол водой плеснула!
Дед Кульбач, как-то обсуждая с заезжим гостем нравы и пристрастия местных дам, характеризовал их весьма своеобразно.
Кульбач: Да, буквально все повально
Рассуждают гениально.
Гость: Очень утончённые!
По всему – учёные.
Столь ума здесь в каждой даме!
Видимо, гость не уловил иронии в словах Кульбача и принялся расхваливать местных сударынь, стараясь лестью угодить старику, за что получил в ответ нечто вроде отповеди.
Кульбач: Не умом крепки, задами
Наши здешние бабёнки.
Это как в худой избёнке:
Изо всех углов сквозит.
А процесс, что исказит
Назначенье в нём самом,
Можно ли назвать умом?
Перегруженному бабкиными новостями Кульбачу постоянно приходилось вразумлять свою Кульбачиху, призывая не портить добропорядочным посадцам жизнь, разнося из дома в дом сущую нелепицу о вполне достойных людях. Кочующая по целым дням из одной женской компании в другую, бабка, дабы оставаться интересной и желанной гостьей для приятельниц, таскала туда-сюда разные слухи, за что получила от деда прозвище «сплетненосец». Он так и заявлял: «Закрепить пора „проносец“, неумолчный сплетненосец! До чего ж худые шторки – так и свищет без касторки!»
Кульбач: Ты во всём увидишь шашни!
Часовым садись на башне,
Чтоб за всеми надзирать.
Но порочить и марать
Никого не смей! Уймись!
Нет огня, и не дымись!
Тем не менее деду, хоть редко, но приходилось утрясать конфликты, когда кто-нибудь из посадцев, попавших в сети бабьих сплетен, приходил разбираться с Кульбачихой, выясняя, не она ли является источником порочащих его слухов. Возможно, автором очередной сплетни была не Кульбачиха, но разносчиком, безусловно, она, в чём дед ни минуты не сомневался. Кульбач горячо успокаивал разобиженного гостя, убеждая, что это недоразумение и недопонимание произошло от природной болтливости и наследственной тупости его старухи, которая к тому же ещё и глуха, как тетеря: «Та ж по бездорожью прёт: не дослышит – так доврёт! У змеи язык раздвоен. Но побьёшь – не станешь воин! Только слово я сдержу: как вернётся – накажу! А каков будет наказ? – придушу, и вот весь сказ!».
После дедовых страстных уверений, что он сегодня же, наконец-таки, разделается со старой интриганкой, гостью ничего не оставалось, как встать на защиту старушки, высказав предположение, что, возможно, не только она и не столько она виновата в возникшем недоразумении.
Кульбач: Ну, конечно же, она!
Старой грешницы вина!
Ведь тупая же – пень пнём!
Мы щас сплетни развернём
Да старуху опорочим.
Заслужила, между прочим!
Усадив обиженного гостя за стол, дед, как обычно, от души угощал пострадавшего, на чём свет стоит «чествуя» свою болтливую супругу и всех её товарок.
Кульбач: Хоть у бабки слабый слух,
У неё отменный нюх:
Всю разнюхать здорова́!
А права ли, не права —
Это бабку не заботит.
Столь, бывало, наворотит!
Выпив с дедом стопку, гость, расслабившись, успокаивался и из обиженного и пострадавшего превращался в лучшего друга Кульбача.
Гость: Дак в рассказ без преукрас
Хуже верится как раз!
Кульбач: А, когда враньём оформишь,
Всё за милу душу скормишь?
Гость: Дак у баб свои сужденья.
Кульбач: А моя притом с рожденья
Любопытна сверх предела:
До всего паршивке дело,
Дабы было что судить —
«Городушки возводить»!
Чтоб она весь день икала!
Гость: И моя не ускакала
От твоей и от других.
Нет у них речей благих.
Кульбач: Тарахтелки-таратайки!
Не сыскать от них утайки!
Брешут так – куды с добром!
«Громыхать пустым ведром» —
Перво дело у судар.
Новость им, как скапидар,
Добавляет резвой прыти.
А утопнуть и в корыте
Можно, если ты слабак.
Плюй, сынок, на тех собак,
Коль не можешь врезать в харю.
Хошь, я сам свою ударю?
Костылишком приласкаю
Аль за космы оттаскаю!
Думаешь, что хвастовство!
Нет, пора мне во вдовство!
Однако, когда к Кульбачам заявился Дробогор, чтобы как следует разобраться с главной сплетницей Посада, дед малость струхнул и в то же время порадовался, что самой бабки в это время не оказалось дома. Как уже упоминалось, отказавшийся от женитьбы, а следом внезапно утопший жених дочери Дробогора Вассианы, натолкнул посадцев на мысль, что это трагическое обстоятельство могло произойти при непосредственном участии оскорблённого родителя. Поэтому Дробогора побаивались, и даже категорически не верящий в подобную чушь Кульбач поначалу оробел. Выслушав претензии Дробогора, дед разразился гневной речью.
Кульбач: Вот паскуда, тараторка!
Понеслась хлестать касторка —
Подолы не отстирать!
Хошь старуху покарать?
Скоко душенька желает!
Если гнев в тебе пылает,
Ты не просто обвиняй:
Дай старухе нагоняй!
Дробогор: Я желал бы объясниться.
Кульбач: Объяснялась бы синица,
Почему зерно склевала.
Потому что не зевала!
Сам с ней маюсь сколь годов!
Клятый был на сто рядов.
А тебе терпеть к чему?
Отхайдакай ту куму!