Сам везёшь салазки в гору,
А обратно едешь скоро!
Силовна: Где ты видел пихтагора?
Аль на горках пихты тут?
Лишь ольшаники растут,
Да орешник вперемешку.
Говоришь порой в насмешку!
Миньша: Ну, дак смейся, веселись,
Шутке радуйся, не злись!
Кульбачиха продолжала лениво помахивать метёлкой, но уже без прежнего энтузиазма, мечтая лишь об одном, чтобы дед выдохся первым.
Кульбачиха: Хоть ты кол на нём теши,
Хоть в крупу его кроши,
На своём стоит, как пень!
Кульбач: Задался сегодня день!
Ну, а к вечеру, однако,
Добрая назреет драка!
Прибаутки до обеда,
Следом вострая беседа.
А потом, как соберёмся,
Непременно подерёмся!
Еросим: Драки только не хватало!
Аль вас жизнь не укатала?
Кульбач: Жизь нас покорёжила,
Норов приумножила,
Силы поубавила,
На бобах оставила.
Ссора, как и предвидел Миньша, непомерно затянулась, и Кульбачихи уже надоело ругаться, а огрызалась она, скорее, для вида, не зная, чем закончить «спектакль». От ярости не осталось и следа, но, чтобы не разочаровать соседей, бабка продолжала «воевать».
Утомлённая бессмысленной игрой, Кульбачиха желала одного: максимально достойно завершить представление, повергнув «подлого лжеца» и возвысив свою репутацию, либо, обратив всё в шутку, посмеяться над блажью выжившего из ума старика, либо какой-нибудь острой репликой заставить деда пойти на попятную.
Если бы обвинение деда прозвучало, когда старики были наедине, бабка бы попросту проигнорировала такую чушь, отмахнувшись от деда и его привычной похабной болтовни. Либо конфликт был разрешён одной-единственной хлёсткой фразой: «Сам ту ночь продрых бревном, переполненный вином. Дак тебя хоть в сок макни, хоть в дерьмище окуни!»
Ругань между стариками вроде бы сошла на нет, но Кульбач не спешил сдавать позиции, имея в активе ещё один козырь.
Кульбачиха: На бобах ли, на горохе,
Ты бы поунялся трохи.
Ведмедяку грусть берёт —
Он кору с дерев дерёт.
Кульбач: Так тебе и подчинюсь!
Лучше с чёртом породнюсь!
Кульбачиха: Породнишься? Сам, как чёрт:
Тот же вид и тот же сорт!
Кульбач: Коли с чёртом ты живёшь,
То сама ты, бабка, кто ж?
Крена: Нечисть-то вплетать к чему?
Вдруг поселится в дому.
Еросим: В доме правит домовой.
Кульбачиха: Деда хватит мне с лихвой!
Вот уж нечисть – поискать!
Кульбач: Иглы некуда втыкать!
Ты не баба, а колючка!
Чёрт я добрый. Ты же – злючка!
Глянь чё, разобижена!
Истиной пристыжена?
Я тебя утешу, бабка!
Сохранилась энта тряпка.
Заметив недоумение на лицах окружающих, Кульбач победоносно продолжал.
Кульбач: Доказательства храню.
Лично сам пробил «броню»!
То ль нарочно, то ль со страху
Берегу твою рубаху,
Как залог невинности,
Отслужив повинности
Новобрачного супруга.
Поначалу было туго!
Кульбачиху больше смутил разговор про рубаху новобрачной, чем предыдущие обвинения в блуде. Если там она выступала в качестве «актёрки» то теперь без всякого притворства на щеках старушки сквозь старческую желтизну пробился некий размытый румянец.
Кульбачиха: Старый пёс! Защёлкни пасть!
Чтоб тебе совсем пропасть!
Кульбач: Я вторым, вслед за тобой.
Не могу наперебой.
Провожу тебя достойно
И откинусь, чтоб спокойно
Вознестись на небеси.
Кульбачиха: Локоток свой укуси!
Не видать тебе небес!
Полетишь к чертям ты, бес,
Прямиком на сковородку
За грехи твои, за водку!
Кульбач: Речи с похвалёжкою
Не схлебаешь ложкою.
Речи с оговоркою,
Как сухарик с коркою,
Что и зуб их не берёт.
А уж горло так дерёт!
Кульбачиха: Чтоб те жрать, да подавиться!
Кульбач: По ночам ведь стану сниться.
Лучше, бабушка, не каркай,
Чеботком в сердцах не шаркай!
Кульбачиха то ли действительно, то ли притворно зашмыгала носом. Крена взялась хлопотать вокруг неё.
Кульбач: Поминала бабка деда
От обедни до обеда,
От завалинки до кадки,
От макушки до заплатки,
От забора до овина,
А уж дальше нет помина.
Крена, капни бабке капель!
Пусть прессует свой кружáпель5,
Не вертается пока.
Мне-то тоже полглотка
Надо б для прочистки глотки.
Истомилось всё в серёдке.
Крена поспешила увести разобиженную старушку к себе в дом, дабы утешить чаем. Миньша, разумеется, слышал, о чём ругались по соседству, но не спешил посвящать супругу в тонкости Кульбачёвских разногласий. При упоминании о рубашке невесты, он хмыкнул и покачал головой.
Силовна: Во, до слёз довёл, злодей!
Леший, старый берендей!
Миньша: Бабка плачет, что устала,
Но до деда не достала.
Силовна: Прям там! Стала бы рыдать!
Кульбачу не долго ждать!
Вот придёт, как свечереет,
Снова чем-нибудь огреет.
Утварь вся тяжёлая.
А башка-то – голая!
Миньша: Хоть финал они сгустили,
Занавес уж опустили.
Всё – закончен бенефис!
Нет повтора, чтоб на бис.
Вот такая тут развязка!
Жизнь, порой, страшней, чем сказка!
Человек – не бог! Не вечен,
Внутренне небезупречен.
Боль и в старости больна.
Не испить ли нам, жена,
Чаю с мёдом, с каймачком.
Силовна: Ну а чё торчать торчком?
Представленье отыграли.
Хоть не знаем, чё орали,
Дак какая нам нужда?
Энто ихня вражда.
Миньша: Ясно дело! Хата с края!
С любопытства-то сгорая,
Можно душу опалить.
Тот костёр уж не залить!
Миньша вошёл в дом, чтобы распорядиться насчёт чая. Силовна осталась на крылечке в надежде увидеть ещё что-нибудь стоящее. Еросим тоже поднялся и отправился к сыновьям в подмогу.
Силовна: Во, Ерось покинул пост.
Покинувший пост Еросим, сокрушённо качая головой, прошёл на свою террасу.
Еросим: Битый час, как псу под хвост.
Те скандалят, не спеша,
Тут – дела, горит душа!
Дед щас – хлоп и на кровать!
Мне ж товар упаковать.
Если всё ладком лежит,
Не гремит, не дребезжит,
Довезётся в целости.
А при неумелости
Аль при спешке да галопом,
Снарядившись остолопом,
Лишь осколки довезёшь.
Локоток кому сгрызёшь?
Выгода обещана.
Скол, щербинка, трещина
Продырявят кошелёк.
А до места путь далёк!
Ну, хоть те угомонились!
Мы-то с ними уж сроднились,
Потому их жаль до слёз.
Дед от старости белёс,
Но такое вытворяет!
Бабка где-то день шныряет,
А сойдутся – рать на рать!
Нам же – время даром трать!
Затянувшаяся ссора Кульбачей вдруг представилась гончару миниатюрной моделью, демонстрирующей саму сущность долгой супружеской жизни этих двух безродных стариков. Казалось, что отсутствие детей и внуков делало их жизнь бесцельной, никчёмной, лишенной радости и смысла, а потому наполненной всякими взаимными неудовольствиями. Так, во всяком случае, представлялось многодетному Еросиму. Но разве можно было судить за это стариков? Нет! Только жалеть! Однако Еросим и знать не знал, что Кульбачи затевают ссоры не от собственной скуки, а исключительно для ублажения соседей. Сами они скучать и хандрить не умели, вернее научились разнообразить своё бытие и развлекать себя по собственному вкусу. Спровоцировав ссору, Кульбач нередко потом сам попрекал бабку, что та чересчур рьяно реагирует на невинные шутки, пугая соседей.
Кульбачиха: А терпеть такое можно?
Кульбач: Показушно всё и ложно.
А неправдошное чувство —
Как фальшивое искусство.
Поталантливей старайся.
Кульбачиха: Сам, смотри, не заиграйся!
Подцеплю щас на ухват!
Кульбач: Да, не бис и не виват!
Оставшись в одиночестве, Кульбач заметил любопытствующий взгляд соседки и покричал ей через улицу.
Кульбач: Как здоровье, Нила-Сила?
Всё узрела, всё вкусила?
Силовна: Ой, да больно было надо!
Тут у нас своя ограда.
Кульбач: Ниловна, следи зорчей,
Чё и как у Кульбачей.
Можешь чё-то пропустить —
И себя же не простить!
Рассердившись, Силовна поспешила скрыться в доме.
Оставшись один, Кульбач разразился длинным монологом, затем принял решение, что ему пора себя взбодрить, ибо разыгранный спектакль утомил старика.
Кульбач: Жизь идёт своим теченьем:
Развлеченье с огорченьем.
Ну-у, коль высший суд решён,
Приговор провозглашён:
Раем дед отринутый,