Читать интересную книгу Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич

бы потом одолеть эти тысячи ли и добраться до замка, и увидеть её! И отмстить… Нет, пока не отмстил — но не зря же я здесь! Я — не кровный, но истинный сын флотоводца, я — наследник души и мечты, я — наследник несбывшихся грёз. Мщу? Не только. Я пытался спасти — не мечту, но остаток мечты — и сумел бы спасти! — только враг оказался сильней. И не знал я о нём. Лишь потом, сопоставив детали, событья, вырвав пыткой слова у изменников-слуг, понял я: тут не смерть. Тут убийство. И проделано ловко и чётко! Я сказал бы «красиво» — но противно такие слова применять для убийства. А пытаться понять, кто убил, — хоть противно, но надо. И мне вспомнилась смерть за десяток годов до того… И не смерть, а убийство, хоть об этом не ведал никто. Император — здоровый и бодрый — и способен прожить ещё много годов — и суметь стать владыкой Земли! И найти эликсир воскрешенья! Все бы стали живыми, духи б стали людьми, и гармония б правила миром. Но теперь император — лишь дух, мир — лишь ад! И я понял, кто это сумел. Так красиво и чётко — ведь не скажешь иначе! И теперь я уверен в своей правоте, увидав на портрете Чжу Ди… Нет, уже не Чжу Ди, не владыку Юнлэ, а Тай-Цзуна — мертвеца, после смерти обретшего новое имя, чтоб идти с ним в века. Властелина, убитого тем, кому я отомщу!.. И в глазах Сына Неба я узрел подтверждение. Он!.. А Чжэн Хэ? Я виновен в убийстве его! Если б годы спустя не пришлось императору, внуку Чжу Ди, вновь отправить суда по, казалось, забытым путям — и вернуть из забвенья Чжэн Хэ — тот бы жил, тихо старясь в отставке, без мечты и надежд. Но всё ж жил. Я заставил вновь вспомнить о нём, возвратил его к жизни — и тем самым убил. Я убил его, я! И, конечно же, тот, кто и вправду убил. Тот, кого я убью.

А какой человек!.. Я всегда понимал, но сейчас — словно молния в мозг! В сотни, в тысячи раз он достойней! В мильоны! Ведь портрет создан им. Кем ещё?.. Он вторично родил свою дочь. Слил в ней наши миры — и не плотью своей, как творя её плоть, а душой. Я представил, как тонкая кисть созидала черты, как сливался с реальностью холст, как цвела мэйхуа, как светила луна, как сиянье стихов выходило из уст — и, вливаясь в черты, придавало портрету нездешнюю суть. И она возникала, она! И летел мотылёк, чтобы дать ей полёт, и писал каллиграф, чтобы дать ей изысканность форм — и, увидев портрет, расцветала душа, обретая себя, — и, увидев расцветшую душу, в запредельном, почти невозможном для смертного взлёте, не в земном, а в небесном краю, живописец коснулся росинки на краю лепестка чайной розы, сохранившего след ветерка от движения крыльев бессмертной цикады, — и немыслимо бережно смог передать это чудо касанья портрету… И ведь той же рукой он покончил с Чжэн Хэ!.. И всё той же рукой отразил его лик на холсте!

…Я печальной улыбкой погладил портрет, не коснувшись его, чтоб не портились краски. И она дуновением ветра ответила мне — дуновением, дышащим прелестью девичьих грёз, дуновеньем, принёсшим мне запах отчизны, дуновеньем, которым душа может гладить другую.

Из поэта — вновь в тигра! Я неслышным движеньем проник за соседнюю дверь и увидел его. Враг. Цель жизни моей — и отрава её… Он сидел. Полуспал. И лицо — как тогда — только старше. Благородство и грусть — и усталость. Пыль дорог и годов; дел — и мыслей о них; и, похоже — восхищения теми, кого он убил.

Взмах меча, и он — труп… Зарубить, не позволив проснуться, не поведав, за что? Сделать так — недостойно меня. И его. И величья, убитого им. Я скажу ему всё — а потом лишь свершу воздаянье… Шаг, другой, меч — к груди! — чтоб приставить, потом говорить.

Пол качнулся, швырнув меня вниз. Сеть, мгновенный удар, выбивающий меч, двое слуг, обыскавших меня и извлекших орудья убийства… Не поможет ему, не спасёт! Примет смерть от меня. После смерти моей… Или всё ж избежит?.. Осторожен, умён, умудрён в тайных знаньях и страшных делах — избежит!.. И всё зря. Всё действительно зря!

Я сидел перед ним. Безоружный, привязанный к креслу. Взгляд во взгляд! Мы смотрели друг другу в глаза — мы — враги и друзья. Да, друзья — ведь не будь мы врагами, оба были б достойны друг друга.

«Ты сумел разгадать. Ты дошёл». Уваженье в словах — от того, кого я уважал, — и высокая честь слышать их. Только если б не в связанном виде! А потом — резкий взгляд — и вопрос: «Ты — создатель Хой-ди — самозванца Хой-ди?» …Он и вправду мудрец! Понимающий всё, за покровами видящий суть… Император Цзяньвэнь, умудрившийся скрыться после штурма Нанкина войсками Чжу Ди, получивший посмертное имя Хой-ди, — хоть неведомо, жив или мёртв. А потом полководец Чжу Ди стал владыкой страны — и отправил огромнейший флот для поимки племянника. Повод нелеп. Шестьдесят кораблей — за одним беглецом? Лучше б — пару надёжных людей, меч иль яд. Но слова прозвучали: «Отыскать! Привезти!» Не слова, а указы. За нелепостью повода — флот. Грандиознейший флот. За нелепостью слов — грандиозное дело… Хотя повод отнюдь не нелеп! Сам когда-то скрывался Чжу Ди от убийц, притворялся безумцем — и подстроил ловушку для посланцев — тогда не Хой-ди, а владыки Цзяньвэня. Тот боролся с роднёй. Ликвидировал дядю за дядей. Шла охота на них, как на крупную дичь. Для начала — лишение власти, а чуть позже — аресты и смерти. И Чжу Бо — брат Чжу Ди, обезумев от страха и гнева, сам поджёг свой дворец, сжёг семью — и влетел на коне прямо в пламя… Как сумел он заставить коня?.. А Чжу Ди уцелел. А потом, победив, истребил много тысяч сторонников свергнутой власти. Вместе с семьями — всех — на куски!.. А добавить ещё сотни тысяч погибших в гражданской войне… Страшно думать… Зачем всё, зачем? Смысл один: флот, несущий спасение в мир!..

Говорят, полководца Чжу Ди спас Чжэн Хэ — и, наверное, этим мечом, столь нелепо лежащим сейчас на полу и кричащим мне прямо в лицо: