из стороны в сторону, дабы увернуться от наших выстрелов, под прикрытием щитов придвигались всё ближе, забрасывая нас стрелами, дротиками, закаленными в огне деревянными копьями, камнями и комьями грязи, так что мы с трудом от них оборонялись… Заметив, что туловища наши защищены, но ноги не прикрыты броней, они стали целиться в ноги. Отравленная стрела вонзилась в правую ногу адмирала… Тем временем почти все наши люди обратились в беспорядочное бегство, так что около адмирала осталось не более семи или восьми человек… Туземцы толпой ринулись на него, и один из них саблей ранил его в левую ногу, так что он упал навзничь. В тот же миг островитяне набросились на него и стали колоть копьями… Так умертвили они наше зерцало, свет наш, утешение наше и верного нашего предводителя»…
Никто не знает, что сделали дикари с трупом Магеллана, на волю какой стихии — огня, воды, земли или всеразрушающего воздуха — предали они его бренное тело. Ни одного свидетельства нам не осталось, утрачена его могила, таинственно потерялся в неизвестности след человека, который отвоевал у бескрайнего океана, омывающего земной шар, его последнюю тайну.
Стефан Цвейг, «Магеллан»
* * *
К сожалению, то время, когда благодаря инициативе Ивана Николаевича я начал «входить во власть», а вернее — продвигать задуманный боссом прорыв в радиоэлектронной индустрии, отнюдь не благоприятствовало нашему дерзкому начинанию. Серость накрывала огромную страну, серость насаждалась принудительно повсюду, в том числе в науке. Появилось много ученых и профессоров без научных открытий и даже без научных трудов — этого не требовалось. Железнодорожный лозунг «не высовываться» стал принципом жизни. По-видимому, без этих заливших страну потоков серости и без тех неожиданных возможностей, которые открылись для людей, не располагавших никакими талантами, не было бы ни этой, ни других подобных историй.
В те «благословенные» времена нашим могущественным государством в одну шестую всей земной тверди уже много лет правила личность довольно посредственная, если сопоставлять ее с тем высоким местом, которое она, эта личность, вопреки пословице, не красила. В истории такое часто бывает: ведь шапка Мономаха, что прыщ гнойный, — иногда на таком месте вскочит, что стыдно показать. Главной страстью правителя были звания, почести и награды, а еще — автомобили. К описываемому времени он был Генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза, Президентом государства, а также фактическим правителем и главнокомандующим вооруженных сил всего социалистического лагеря. Правитель присвоил себе воинское звание Маршала с повешением на шею маршальской звезды в бриллиантах, а также ордена «Победа», сделанного вручную лучшими ювелирами из платины, золота, бриллиантов и рубинов, — этим орденом прежде награждались только выдающиеся полководцы Второй мировой войны. Наш текущий вождь был также Гертрудой, то есть Героем соцтруда, и четырежды Героем Советского Союза с украшением груди пятью золотыми звездами — беспрецедентный случай в отечественной истории, которая такого героя еще не ведала. Он был помимо того Лауреатом международной премии «За укрепление мира между народами» и Ленинской премии по литературе — последнее должно было оттенить многогранность его таланта. Официальный тщательно отретушированный цветной фотопортрет вождя в маршальском мундире с более чем сотней пышных орденов, золотых и бриллиантовых звезд, густо заполнявших огромное пространство от кадыка до причинного места, поражал воображение обывателя. Впрочем, мундир этот из-за тяжести носимым быть не мог, тем более что, на самом деле, правитель был рано впавшим в маразм стариком, который не попадал в дверь, плохо врубался в тему разговора и мог выговаривать только самые простые одно или двусложные слова. Его можно было бы по-человечески пожалеть, если бы это был простой пенсионер. Но он, не зная меры, не ведая, что стал посмешищем, говорил о сложном, и народ должен был догадываться, что «сиськи-масиськи» — это значит «систематически», а «сосиски сраные» — это «социалистические страны». А что он делал со словом «азербайджанский» — это нужно было слышать! И все — от школьника до академика — должны были изучать и восхвалять литературные произведения Выдающегося Деятеля, которые, ясное дело, писал не он, а кто-то из членов Союза советских писателей, тоже, кстати, бездарь.
Располагавшаяся вблизи правителя элита и следующие за ней эшелоны номенклатуры безудержной лестью, ирреальным подхалимажем в сочетании с самой беспардонной ложью ограждали свои незыблемые права — деликатесно кушать из спецраспределителей, импортно одеваться в спецмагазинах за спецгосзнаки, лечиться в спецбольницах, отдыхать в спецсанаториях, на госдачах, виллах — всё, конечно, за государственный счет. В Москве правила торгово-партийно-полицейская мафия, в которую входили директор Мосторга со всей своей клиентурой, горком партии со своим огромным аппаратом и сам всесильный министр внутренних дел — генерал и член ЦК КПСС. Последний, кроме того, приторговывал антиквариатом, конфискованным у осужденных им более мелких, чем он, спекулянтов. Дочь Выдающегося Деятеля вместе с приятелями и мужем, которого добрый папочка произвел из простых охранников в генералы КГБ, увлекалась валютой и бриллиантами.
Гниль коррупции, взяточничества и блата покрыла страну «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей». В провинциальных российских городах исчезли мясо, рыба, колбаса, сыр, масло, а хороших книг уже не было везде и давно. И всё это вместе взятое называлось «развитым социализмом» или еще круче — «реальным социализмом», словно в насмешку над великой утопией.
Понимал ли я тогда, что, согласившись с предложением Ивана Николаевича, вынужден буду столкнуться с этой застойной системой, с ее непреодолимым сопротивлением всему, что мы задумали? Наверное, в какой-то мере понимал, но… вряд ли до конца…
Устроившись в своем новом шикарном кабинете, я скоро понял, что мое новое положение связано с рядом неинтересных обязанностей и требует постоянной вовлеченности в массу бюрократических дел и процедур. Представление о том, что я буду заниматься, как говорил Арон, «исключительно научно-техническими проблемами», быстро рассеялось. Большую часть времени поначалу занимало выстраивание отношений с начальниками отделов и главными конструкторами. Это было нелегким делом… Не знаю, как бы я справился без моих Аделины и Кати. Аделина помогла мне найти толкового помощника. Именно она подсказала, что таковым должен быть юрист с опытом в сфере деловых, промышленных отношений. Когда я признал это правильным, Аделина с помощью Иосифа Михайловича нашла подходящего специалиста, который впоследствии очень помог мне избежать правовых ошибок. Сложнее было с секретаршей… Катя предлагала мне своих приятельниц еще по курсам машинописи, но я все подобные предложения отвергал, полагая, что «приятельницы» будут на меня стучать самой Кате. Это мне нужно? В конце концов сам нашел подходящую, не очень опытную, но вполне интеллигентную женщину и… отправил ее