Валерием Гуревичем и еще несколькими теоретиками. Благодаря мощному творческому ядру проекта мы быстро продвигались вперед и вскоре сформулировали технические требования к микропроцессорам будущей цифровой мобильной системы. С помощью Ивана Николаевича отдел микроэлектроники предприятия был переориентирован на разработку новой, еще не виданной у нас технологии.
Короче, наш проект стартовал довольно успешно. Иван Николаевич тут же оповестил местные партийные органы и московское начальство о «прорыве в мировой цифровой системотехнике», имеющем место на вверенном ему предприятии. Я был категорически против этого преждевременного шума-гама, похожего на банальное фанфаронство, но Ваня убеждал меня, что без «шума» он не сможет пробить необходимое для выполнения проекта финансирование. «Разработка микросхем потребует миллионных вложений… Кто даст их нам без поддержки наверху?» — убеждал он меня. Как-то замминистра, которого звали Комир Николаевич, приехал к нам, и Ваня пригласил меня на встречу с ним. Ну, Николаевич — это понятно, а насчет Комира я долго сомневался, но, в конце концов, уразумел — это сокращенное Коммунистический Мир. Комир был, на самом деле, нормальным мужиком без дурацких утопий в голове, заставивших его папу дать сыну столь нелепое претенциозное имя. Прищурив один глаз, он спросил нас: «Вы считаете, что ваша система не уступает американской?» Я еще не успел раскрыть рот, как Ваня хвастанулся: «Не только не уступает, но и превосходит по основным показателям». Я был в ужасе, но возражать боссу в присутствии высокопоставленного гостя не решился. Комир тем временем, ничуть не интересуясь нашими «показателями», очень по-житейски посоветовал: «Не рекомендую вам утверждать официально, что вы превзошли американцев, — все решат, что вы просто врете. Лучше говорите, что вам удалось сделать не хуже американцев, — тогда вам, возможно, поверят». Но Ваню совет высокого гостя не убедил — он продолжал свою высокопарную рекламную кампанию. Ни Ваня, ни я тогда еще не понимали, какая огромная волна завистливого недоброжелательства поднимается вокруг нашего проекта в развращенных властью кругах, считавших любую нестандартную инициативу, любой творческий выброс явной угрозой для своей сытой приблатненной жизни. Комир Николаевич, бывший, на самом деле, нашим доброжелателем, деликатно предупреждал об этом, но мы не в полной мере поняли его…
Арон оценивал ситуацию реалистичнее — он считал, что наши теоретические решения близки к тем, что предлагают американцы, и что мы опережаем японцев и европейцев, в том числе лидирующих финнов. Он шутил: «Это неудивительно, ведь у рулей русского и американского проектов стоят „близнецы-братья“ — Уваров и Саймон. Это коды Уварова-Саймона работают». Тем не менее Арон сомневался, что отечественные микроэлектронщики сумеют создать схемы на уровне американских, и в этом видел главную нашу проблему. Он говорил: «Иван Николаевич думает решить задачу создания микропроцессоров путем массивных денежных вливаний, но не всегда и не всё можно решить деньгами. Здесь нужны серьезный научный задел, обширный опыт и высочайшая культура производства. Ни того, ни другого, ни третьего у нас нет. Я бы поостерегся выдавать необоснованные авансы — так и скажи своему боссу». Соглашаясь с Ароном, я тем временем сам пытался найти ответ на наш вечный национальный вопрос — что делать? Арон знал искомый ответ: «Оптимальное решение — кооперироваться с американцами…» На мой недоуменный вопрос о том, как это можно себе вообразить, он отвечал: «Очень просто… Ты летишь на самолете „Аэрофлота“ в Нью-Йорк, а затем самолетом „ПанАм“ в Калифорнию с соответствующими полномочиями для переговоров с Саймоном. Вы согласуете детали совместного советско-американского проекта по созданию глобальной цифровой мобильной телекоммуникационной системы. В этом проекте стороны выполняют соответствующие их интересам и возможностям работы — кто что лучше умеет делать. Оставляю за скобками вопросы реализуемости данного оптимального решения».
Я вспылил: «Ну, а если остаться в скобках реальности, не нести пургу и не ёрничать, то каким будет ответ на вопрос — что же нам делать?»
Арон ответил туманно, с подтекстом:
«В скобках реальности мы должны… пройти самостоятельно столько, сколько сможем… А можем мы немало, хотя, вероятно, и не всё… Чего мы определенно не можем, не имеем права, так это — отказаться от проекта даже в том случае, если видим на пути его реализации непреодолимое препятствие. Чем дальше мы сумеем пройти, тем лучше… Для науки лучше, для будущей технологии лучше…»
С этой странной установкой мы и продолжали работать — упорно продвигались вперед, умело преодолевая множество мелких препятствий, но точно зная, что дорога, в конце концов, неизбежно упрется в непроходимое болото наших реалий. Я понимал, что эти реалии так или иначе проявят себя, но принял концепцию Арона об обязательном движении вперед во что бы то ни стало… Как говорил классик: «Движение — всё, цель — ничто». В конце концов, как говорил другой классик: «Развитие — есть борьба противоположностей» — вот и будем бороться с противоположностью… исключительно ради развития.
В результате благодаря нашему с Ароном напору и Ваниной административной поддержке в проект вовлекались специалисты смежных отделов — как говорили, фронт работ быстро расширялся. Мне удалось увлечь идеей глобальных цифровых технологий Артура Ланового, и его отдел взял на себя решение системно-сетевых проблем. Участие Артура, однако, тормозилось свалившимися на него тяжелыми обязанностями по подготовке системы «Тритон» к кругосветным испытаниям. Об этом стоит поговорить подробнее…
После отстранения разработчиков этой системы от участия в ее доводке дело продвигалось медленно, а сама идея испытаний «Тритона» на просторах мирового океана постепенно угасала. Бурная энергия сотен людей, вовлеченных в организацию этих испытаний — от высокопоставленных партийных и военных начальников и министерских бюрократов до охранников на дальних северных полигонах, почти полностью уходила на «трение», фактически ничего не производя. «Тритон» всё еще не работал в надлежащем режиме. Мы с Гуревичем помогали команде Ланового осваивать эту новую для них технику, но ни я, ни Арон не могли подключить к этой работе своих сотрудников, занятых в новом проекте. В результате любой сбой «Тритона» приводил к значительным задержкам. Когда Артур Олегович наконец доложил начальству о готовности аппаратуры к кругосветным испытаниям, случились неполадки на передающем радиоцентре, а потом выяснилось, что академический корабль ушел из Одессы с другим заданием. Иван Николаевич находился под дамокловым мечом «Тритона», но по понятным причинам не хотел возвращать все эти «кругосветные дела» в отдел Арона Моисеевича… В конце концов, он придумал вот что: заменить кругосветное плавание испытаниями в советских территориальных водах. Например, корабль с «Тритоном» плавает в Баренцевом море и принимает сигнал с Камчатки, а затем наоборот — корабль с «Тритоном» плавает в Охотском море и принимает сигнал с Кольского полуострова. «И овцы