адресата и, по-видимому, вызвало его острую реакцию.
Собственно говоря, наиболее вероятными были две крайние реакции властей предержащих на «наглую» угрозу профессора. Первая реакция — немедленно разрешить профессору с женой съездить в Болгарию (делов-то!), попутно разъяснив брыластой идиотке, что интеллигентам следует отказывать поделикатнее, так, чтобы они, интеллигенты, от отказов удовольствие получали, а не жалобы строчили: мол, так и так, ничего личного против вас, а только исключительно одна лишь забота партии и правительства обо всём на свете, включая вас… Вторая реакция — немедленно поставить вопрос о состоянии психического здоровья уважаемого профессора и поместить его на принудительное лечение, впредь до выяснения всех обстоятельств, в сумасшедший дом на Пряжке, ибо человек в здравом уме и твердой памяти не может сочинять подобные письма и направлять их ответственным государственным деятелям, да еще с копией иностранному послу… Нужно отдать должное генералу МВД — он, судя по всему, принял мудрое решение, ибо через несколько дней в квартире профессора Кацеленбойгена раздался звонок из ОВИРа. Наташа, взявшая трубку, услышала в ней нежное мурлыканье: «Здравствуйте, Наталья Ивановна. Это Алевтина Карловна из ОВИРа беспокоит… Нельзя ли позвать к телефону Арона Моисеевича?» Наташа ответила, что мужа нет дома. Тогда Алевтина Карловна вежливо, с многочисленными извинениями попросила уважаемую Наталью Ивановну передать уважаемому Арону Моисеевичу, что… Далее последовал текст, который заслуживает дословного воспроизведения:
«Произошло недоразумение, уважаемая Наталья Ивановна… Я, наверное, не вполне четко разъяснила… за что извиняюсь… Арон Моисеевич понял меня неправильно, но я сама в этом виновата, что вам якобы отказано в поездке… Это, конечно, недоразумение… Никто, конечно, не может отказать таким уважаемым товарищам… Ваши документы, конечно, готовы, и Арон Моисеевич может их получить в любое удобное для него время. Позвольте пожелать вам хорошего отдыха в Болгарии, я там бывала, это замечательная страна. Еще раз мои извинения Арону Моисеевичу. Обращайтесь, если будут какие-либо вопросы. До свидания…»
Так чета Кацеленбойген попала в Болгарию и провела там совершенно сказочный месяц. Вначале они отдыхали вместе с семьей Панчо на прекрасных пляжах Созополя, затем путешествовали по стране, побывали в Софии, Тырново, Габрово, в горах Старой Планины, в изумительном по живописности древнем городке Несебер на Черном море… Все три аспиранта Арона вместе с семьями собрались в конце того месяца в Пловдиве и устроили ему и Наташе торжественное чествование с обильными местными застольями, участием в качестве почетных гостей на настоящей болгарской свадьбе, поездкой в Родопы.
Арон и Наташа, ввергнутые в состояние расслабленной эйфории, едва не забыли, что, согласно ОВИРовской инструкции, им надлежит отмечаться в отделениях милиции по месту пребывания. В том незабываемом инструктаже накануне отъезда из Совка серьезный и напористый офицер КГБ в штатском объяснял, какие недопустимые для советского человека соблазны антисоветского и развратного характера поджидают их за рубежами родины в лице коварных шпионских вербовщиков, бесцеремонных распространителей антисоветской литературы, назойливых проституток и прочих не наших элементов, как осторожно и достойно следует вести себя советскому человеку, чтобы избежать всего этого зарубежного безобразия… Инструктируемые недоумевали — неужели в дружественной Народной республике Болгария имеет место подобное антисоветское паскудство, но благоразумно промолчали. В заключение инструктор сказал, что по прибытии в Болгарию все должны немедленно — он угрожающе поднял палец — немедленно отметиться в отделении милиции по месту пребывания. Будучи под впечатлением этого инструктажа, наши герои, впервые попавшие за границу, намеревались сразу же отправиться в ближайшее отделение милиции прямо из софийского аэропорта. Однако Панчо, встречавший их на своей машине, не без труда убедил дорогих гостей перенести визит в милицию на вечер, ибо, как он объяснил, его жена уже готовит на медленном огне болгарскую каварму — запеченное мясо с луком и со специями, вследствие чего задерживать застолье даже из-за милиции не представляется возможным. Тем вечером Арон и Панчо выпили под роскошную закуску так много болгарской водки — ароматной кизиловой ракии, что поход в милицию пришлось отложить на утро. Однако утром Панчо настоял на раннем отъезде, чтобы добраться до Созополя на берегу моря засветло, вследствие чего милицию пришлось снова отложить. По дороге Арон тоскливо скулил в каждом населенном пункте и вынудил Панчо заехать в какое-то сельское отделение милиции; флегматичный сонный дежурный не мог понять, чего от него хотят заезжие туристы, и, наконец проснувшись, заявил: во-первых, он не будет подписывать никакие бумаги без начальника, а во-вторых, у него нет ничего такого, что уважаемые гости называют печатью. Потом под влиянием солнца, моря и болгарского улыбчивого гостеприимства Арон с Наташей расслабились и… забыли о милиции. Уже на обратном пути в Софию вспомнили о совковых инструкциях и умолили Панчо заехать в первое же в столице отделение милиции. Столичный милиционер тоже долго не мог понять, что от него хотят, но «из уважения к советским товарищам» готов был на всё и после долгих объяснений расписался в их документах и проставил дату пребывания на подконтрольной отделению территории. Сложность возникла с печатью, которую гости просили приложить поверх подписи. Милиционер утверждал, что печати у него нет, но после долгих слезных уговоров нашел какую-то прямоугольную печатку с непонятной полустертой надписью по-болгарски, которую после обильного смачивания чернилами и приложили к бумагам — все были довольны проделанной работой, и наши герои спокойно уехали восвояси…
Екатерина Васильевна, которой я, конечно, рассказал всю эту историю, не разделяла моих восторгов по поводу блестящего хода, вынудившего органы выпустить Арона с женой за границу. Она утверждала, что никакое письмо не заставило бы начальство изменить свое решение, и считала, что благоприятный исход дела есть результат вмешательства Валентины Андреевны, тогда уже работавшей в ОВИРе. «Вероятно, — говорила Катя, — Валентина Андреевна каким-то образом узнала об этом деле и лично заступилась за своего бывшего коллегу, которому симпатизировала». Я считал такую версию маловероятной, но кто знает…
Как бы то ни было, Арон вернулся из Болгарии в отличном настроении и сразу же подключился к моему проекту. Он тогда дал хороший совет: не надо вовлекать в это дело весь институт, не надо размазывать работы по всем отделам, а, напротив, следует сосредоточить их в минимальном числе подразделений. «Чем меньше компания, тем содержательнее разговор», — сказал Арон. Я с восторгом принял эту точку зрения и убедил в ее правильности Ивана Николаевича — ему тоже уже поднадоели постоянные попытки наших ретроградных начальников отделов увильнуть от участия в проекте, который он считал своим детищем. В итоге нам удалось сосредоточить основную часть теоретической и опытно-конструкторской разработки новой системы в отделе Арона. Моя лаборатория была усилена