Читать интересную книгу Приговорённые к счастью - Сергей Матвиенко

спрятавшись за Бальтазаром. Со стороны Румана послышался новый презрительный плевок. Слегка оживившиеся свиньи подняли рыла из грязи и повернулись в сторону шума. Но, похоже, решив, что беспокоиться тут не о чем, пару раз хрюкнули гостям и вернулись к отдыху.

– Да, физически мы сейчас в одном из резервуаров Арены. Ключ от перехода в андроида у меня, – Бальтазар похлопал себя по карману. – Фома, я заберу пилота с собой. Придётся тебе покамест здесь побыть. Ты не волнуйся, это недолго. Когда вернусь, вместе отправимся на Луну. А ты пока с местными познакомься. Уверен, тут не одни новенькие, должны быть и старожилы. – Он обернулся и помахал гулявшим селянам. – Порасспроси их о Луне.

– Я не волнуюсь, – пожал плечами Фома. – Но зачем же нам торопиться? Давайте останемся и посмотрим на расправу. Зрителям они будут только рады, – сказал он, кивнув в сторону домов. – Уборщиком я много где шнырял в Институте. Как-то раз хитростью оформил допуск на подобное мероприятие. Потом ещё раз, а потом зачастил. И здесь бывал, и в других местах… Насмотрелся на судей, палачей, на страх, боль, все эти гримасы. Ненавижу, с тех пор ненавижу всё это… – Фома виновато развёл руками: – Что-то я заболтался. Идёмте к вашему пилоту. Вы заберёте его на допрос, измучите, а потом вернёте сюда на растерзание этим варварам. Вероятно, эти жуткие твари, – кивнул он на мирно сопевших хрюшек и лошадь, показавшую ему два ряда огромных зубов, – здесь не просто так.

– Обычные свиньи и лошадь, – буркнул Бальтазар. – Ты их не бойся, нарисованные безвредны: не смогут укусить или затоптать. – Он помолчал и проговорил с наигранной озабоченностью: – Да, насчёт селян… Можешь попытаться их отговорить, пока меня не будет. Но прошу, действуй поосторожнее, чтобы не прибили: они-то как раз настоящие. Умирать без пилюли будет не так приятно, – не без удовольствия добавил он и направился к Руману, бросавшему на них скрытые взгляды, полные злого любопытства.

– Очень мне приспичило на их карусель сансары, – обиженно бросил Фома и поплёлся следом.

Бальтазар не особо понял – слово «сансара» было хоть и знакомое, но какое-то неприятное, чтобы его вспоминать, – но по интонации догадался, что тот не собирается никого отговаривать. С осторожной радостью он отметил, что после перепуга из-за лошадиного ржания речь Фомы несколько оживилась. Но надолго ли?

Увидев, что к нему идут, Руман сплюнул бычок и придавил сапогом. Вытянул из стога длинный стебелёк и стал ковыряться им в зубах, смотря с нахальным прищуром на приближающихся.

Поздоровавшись, Бальтазар спросил, не он ли Руман, но тот и глазом не моргнул. Бальтазар ещё раз спросил. И опять молчание. С шумом выплюнув травинку, Руман потянул в рот следующую, ухмыляясь им с дурацким видом.

– Может, языка не знает? – предположил Фома. – Видно же, что мы в какой-то глуши из дикой эпохи.

Бальтазар отрицательно покачал головой.

Руман смачно сплюнул и хрипло рассмеялся. Прочистив горло, он наконец подал голос:

– Дикари, точно. Но пока тихие, не бузят: накидываются буряковкой для храбрости. Скоро осмелеют, и пойдёт веселуха! – Он упёр колючий взгляд в Бальтазара: – Ты сам кто? Я тебе зачем нужен?

Бальтазар представился и разъяснил, что у следствия есть вопросы по поводу недавнего транспортного происшествия. Какие именно – не знает. Ему лишь поручено сопроводить важного свидетеля на допрос – скорее всего, сущая формальность. Ведущий следователь ему намекнул, что хочет поскорее закрыть это дело.

Руман внимательно выслушал и ощерился ядовитой ухмылкой, безо всякого стеснения показав, что ни единому слову не поверил.

– Отчего же не сходить, можно и сходить, – оскалился он в притворной улыбке. – А это кто? – ткнул он пальцем в Фому.

Бальтазар глянул на своего спутника. Тот скучал с ничего не выражающим лицом.

– Никто. Посторонний. Попутчик на общем транспорте.

В ответ Руман опять хамовато ухмыльнулся, со всей возможной наглостью выказывая недоверие. Неожиданно он выхватил из-под сена оружие, вскинул его и звучно клацнул затвором. Ружьё было из воронёной стали и какое-то несуразное: короткое и тонкое, как палка, с нелепой длинной рукояткой у основания ствола.

Бальтазара вмиг прошиб холодный пот. Фома то ли всхлипнул, то ли охнул. Время застыло. Минула ужасная секунда, прежде чем Бальтазар понял (разглядеть даже не успел), что ружьё ненастоящее. Выполнено оно было качественной рисовкой, как, впрочем, и всё вокруг. В довесок художник намеренно постарался замаскировать его нематериальность.

– Бах, бах, – дёрнул Руман кончиком ствола, понарошку стрельнув сначала в Бальтазара, потом в Фому. Посмеиваясь, он с презрением их оглядел: – Что, су́чки, страшно?

– Опусти ствол, клоун, – бросил ему Бальтазар.

Руман озлился и, всё так же держа их на мушке, произнёс несколько шипяще-свистящих сердитых слов, оставшихся без перевода, в которых чуткое на языки ухо Бальтазара уловило схожесть с родным языком Димы. Из всей словесной атаки он выхватил одно знакомое.

– Сам ты курва, – оборвал Бальтазар поток ругательств. И, припомнив их с Димой взаимные уроки обсценной лексики, добавил ещё чего покрепче.

Он был встревожен, так как не понимал Румана. До этой встречи он думал, что неплохо разобрался в его характере. Но тот вёл себя как-то не так, не соответственно ожиданиям: не принижал себя подобострастной лестью перед тем, кого посчитал бы вышестоящим, не прикидывался милым, точнее, недалёким простачком, не отнекивался, привирая любую дичь с наивной улыбкой. Даже если бы Руман принялся выказывать умопомешательство, немедленно заревел, размазывая по лицу слёзы и сопли, или жалобно стал заламывать руки и кататься у них в ногах, Бальтазар так не удивился бы.

– Ах ты падла москальская! – расхохотался Руман. – Ладно, не ссы, легавый, шмайссер не стре́льнет.

Он сплюнул и, пояснив: «Бутафория», сунул ружьё обратно в стог и развалился на сене.

– Ты же вроде поп, – сказал он язвительно, отряхивая с плеч травяной сор, – а материшься, как пьяный сапожник. – Его колкие взгляды, полные ехидного любопытства, прыгали по лицу Бальтазара. – Плохой поп, испорченный.

Бальтазара неприятно удивила такая осведомлённость, но он не подал виду. Только сильнее насторожился.

– Слушай, поп, отпусти мне грехи мои тяжкие, – развеселился Руман. – Ибо сегодня кому-то гореть в аду.

– Я вне сана, – мрачно отказался Бальтазар.

– Жаль, я бы тебе оплатил эту, как его… индульгенцию, – произнёс Руман напоказ расстроенным голосом и захохотал. – Но чтобы обязательно с матерщиной исповедал, для крепости заклинаний! Эх ты, поповское отродье!

Рядом с ними появился один из селян. Судя по представительному виду – местный главарь. Другие кучковались поодаль, разглядывали их и перешёптывались. У двоих из них в руках были вилы, ещё один держал в плотных рукавицах пухлый моток проволоки. Бальтазар сразу увидел, что вещи эти настоящие, из материи. Для чего они предназначались, тоже было ясно.

– Кто много