Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проведя недолгий полёт в тишине и приземлившись кулём, Руман взревел и вскочил, с помутившимся от ярости взором глядя на обидчика. Его плечи вздыбились, кулаки сжимались и разжимались вроде как сами по себе, из горла раздавалось надсадное ворчание. По толпе пошли смешки. Сверкнув глазами, Руман угрожающе ухнул, чем вызвал ещё больше веселья. Он разразился матерщиной, показывая руками, как всех их задушит и раздавит, но возбудил у зрителей только безудержный хохот.
– Забирайте его! Но, прошу, верните побыстрее, без лишних задержек, – сказал пан Собчак Бальтазару. – Расходимся! – крикнул он, воздев руки. – Пойдёмте, панове, ещё раз отдохнём как следует.
Увидев, что все уходят, Руман бросил материться и нелепо взмахивать руками, присел и, запустив руку глубоко в стог, стал шарить внутри.
– Сейчас свою пукалку немецкую достанет, – предположил кто-то.
– Да нет, бандуру. Сыграет нам и спляшет, – не согласился другой.
Все дружно засмеялись.
Народ потянулся за паном Собчаком в село. Один мужик плюнул Руману в спину, но промахнулся, вздохнул и отправился за всеми.
Бальтазар поблагодарил предводителя за содействие и попросил присмотреть за Фомой. Гжегож был не против. Тогда Бальтазар шёпотом добавил, что юнец «особенный», другим словом – самоубийца, поэтому с ним бы поосторожнее.
Вздрогнув, Гжегож остановился. Тряхнув головой, он в изумлении уставился на Бальтазара, будто засомневался в его умственных способностях, – видно, догадался, что тот сам его сюда притащил. Пан Собчак окинул возмущённым взглядом безучастного Фому, который доплёлся до них, и вдруг выпучил глаза.
– Это что такое?.. – ткнул он пальцем в сторону оставленного стога.
– Эй! – настиг их зычный окрик издали.
Все обернулись.
Это голосил Руман.
– А ну, стоять! – заорал он.
Руман стоял гордо, без кривляний: не ухал, не шипел, не горбился, не играл кулаками. Взор его пламенел. В руках он держал объёмную холщовую сумку с чем-то громоздким внутри и что-то в ней нащупывал.
– Конец вам! Пацан, готовься. Уважу дурачка, – громко произнёс Руман, вынув руку из сумки.
Фома, пребывавший в глубокой задумчивости или, может, в отстранённом от всего состоянии ума, вздрогнул. Казалось, его разбудили. Он быстро уселся на землю, словно упал, и скрестил ноги по-портняжьи. Положил руки на колени, закрыл глаза и принялся раскачиваться из стороны в сторону.
– О-у, мэ-мэ, о-у, – загудел он нараспев знакомым Бальтазару звуком.
– В отказ пошёл! – обрадовался Руман.
Недолго подивив людей, Фома замер и откинул назад голову блаженным лицом вверх – как чёртик на пружинке выскочил. Начавшийся было смех затих. Юная пани Собчак истошно завизжала. Она отпустила руку брата и, рухнув на колени, где стояла, принялась молиться. Юноша схватился за голову и со страхом уставился на Румана. Раздались испуганные возгласы. Двое мужчин, нёсших вилы, выступили вперёд, загораживая ими остальных.
– Не дури! – крикнул пан Собчак. – Хуже будет.
– Ну наконец-то! А я боялся, непуганые уйдёте, – радостно закричал Руман. – Поломать бы вам всем руки-ноги напоследок, чтобы громче рыдали.
Неожиданно Бальтазара озарило понимание Румана – всего, как есть. Всё, что он узнал про него, – от босоногого детства до залитой кровью зрелости, все эти речи, ухмылочки, хамство – всё слилось в цельную ясную картину: это не блеф, он комедию не ломает. Руман всех уничтожит. Пронзительная эта мысль была непереносима.
Дальше произошло сразу несколько событий. Бальтазар стремглав бросился к пилоту. Помешкав, вслед за ним побежали двое с вилами. Кто-то присоединился к ним, кто-то кинулся наутёк в село.
– Бойтесь! – завопил Руман болезненным, изломанным ненавистью голосом и залился счастливым хохотом.
Бальтазар нёсся на него, не отрывая взгляда от перекошенного радостью лица Румана, осознавая, что не поспевает, – должно быть, тот наперёд уже всё просчитал. Бросок на амбразуру, на заряженную картечью пушку. В ожидании неминуемого Бальтазар неистово закричал и помчался что было сил.
Руман бросил хохотать, обеспокоенно глядя на несущуюся ораву, и спешно, едва не запутавшись между ручек, вытащил из сумки что-то похожее на большую дудку – трубу с широким раструбом на одном конце и узкой горловиной на другом. Вдоль и поперёк трубы бежали огоньки.
Направив на них широкий раструб, Руман помедлил, испуганно оглядел трубу и неловко перевернул её, наставив узкой горловиной. Криво улыбнулся, но, глянув сбоку на огоньки, злобно выматерился и, чуть не выронив трубу из рук, снова перевернул.
Он заулыбался.
– Три! – крикнул Руман, в упоении местью не отрывая жестокого взгляда от глаз Бальтазара. – Два!..
«Не успел», – мелькнула обидная мыслишка. Навалился страх – за себя, за всех. «Опоздал, опоздал», – застучало в висках.
Бальтазар потянулся за мечом в невидимых ножнах, скрывающих клинок, но запутался о них ногами, споткнулся и грохнулся о землю, не успев даже пробормотать: «Господи, помилуй». Один из бежавших сзади перелетел через него кубарем и напоролся на свои же вилы, дико завыв от боли. Другой, более удачливый, перепрыгнул, обежал и продолжил атаку. Нацеливая вилы, как копьё, с яростным воплем он нёсся на Румана. Не мешкая, Бальтазар вскочил и бросился вдогонку.
– Один! Бум! – скороговоркой проговорил Руман и нажал на красную кнопку посередине трубы. Та зажужжала, засвистела, издавая всё более тонкий звук.
Руман безумствовал – хохотал, улюлюкал да притоптывал. С искорёженной улыбкой он навёл раструб на ближайшую жертву и нажал кнопку сбоку. Звеневшая комариным писком труба оглушительно щёлкнула. Раздалось отвратительное хлюпанье, словно чей-то огромный, полный слюней рот втянул изрядную склизкую устрицу, – и Руман исчез. Бальтазар увидел (или ему показалось), что тот в одно мгновение будто бы втянулся в узкую горловину. Вместе с ним затянулась и труба – завернулась внутрь себя и пропала.
За миг до этого несущийся в авангарде метнул вилы. Нагнув голову, он летел вперёд, ничего не замечая. Вилы пролетели через пустоту и воткнулись в стог сена. Через полсекунды туда же влетел и сам вилометатель – видимо, хотел сбить противника с ног да слегка не рассчитал.
Запыхавшийся Бальтазар подбежал следом. Он внимательно осмотрел пустое место, где до этого стоял Руман. Вообще ничего! Лишь в помятой траве едва различимый след от сапога. Нарисованная трава распрямилась, и след исчез.
Глава 14. Достать отказника
– Улизнул, зараза, – пропыхтел подбежавший к ним пан
- Агнец в львиной шкуре - Сергей Дмитрюк - Социально-психологическая
- Поражающий фактор. Трилогия (СИ) - Михаил Гвор - Социально-психологическая
- Мето. Дом - Ив Греве - Социально-психологическая