Читать интересную книгу Приговорённые к счастью - Сергей Матвиенко

Собчак. Согнувшись и уперев руки в колени, он пытался отдышаться. Нахватавшись ртом воздуха, произнёс: – Вот и отпустили на допрос. Ну ничего, найдём. Как не найти.

Хмурившийся Бальтазар подумал, что пан распорядитель сильно ошибается, но не стал ничего говорить. Он и сам толком не вполне понял, что произошло, но был уверен: мгновение назад они проскочили по самому краю пропасти.

Пан Собчак подошёл к напоровшемуся на вилы. Присел рядом и откинул вилы с окровавленными зубьями в сторону.

– Томаш, жив? – похлопал он по плечу скрючившегося бедолагу.

Тот пошевелился, разогнулся и попытался встать.

– Уже не так больно, – ответил Томаш. Он лёг на спину и осторожно ощупал живот. – Хорошо, что не до смерти проткнуло, а то, может, и не залечился бы.

– Где он?! – завопил метатель вил, выбравшись из стога, показной сердитостью перекрывая пережитый страх. Он подскочил к Бальтазару: – Что за фокусы, куда он спрятался?!

Тот не ответил.

Тогда вилометатель вытащил торчащие из стога вилы и принялся ходить вокруг, оглядываясь и махая ими по сторонам – то ли высматривая, то ли отпугивая призрачного Румана.

– Сбежал? Трус, подлец! От расплаты, – бессвязно и зло выкрикивал он, пиная стог и раскидывая вилами охапки сена в стороны.

Он потыкал вилами кучки от разворошённого стога, но ничего там не нащупал. Вдруг замер, поражённый новой догадкой, бросил вилы и побежал за Бальтазаром. Тот ещё раньше подобру-поздорову отошёл подальше, а затем направился к неподвижному Фоме выяснить, насколько плохи дела.

– Вы что, заодно? – вскричал рассерженный пан, загородив Бальтазару дорогу. – Тот гад знал этого твоего, – указал он на Фому. – Неужто ты с ними? А ещё святой человек! Упаси, Господи, душу мою грешную оскорблять ксёндза, если тот чёрт не пошутил, – пробормотал вилометатель, яростно перекрестился и ухватил Бальтазара за грудки.

– Держу его! – закричал он окружающим, пытаясь через силу повалить Бальтазара на землю.

– Пан Марек, прекрати безобразничать, – крикнул ему Гжегож, помогая Томашу подняться.

Но пан Марек Войцик не прекратил.

– Хватайте бесноватого! – крикнул он и пнул Фому ногой в плечо, видимо, опасаясь нового бегства.

Фома не откликнулся. Он был недвижим, как статуя, и, как положено статуе, завалился вперёд, уперевшись лицом в землю.

– Плохо дело! – с болью воскликнул Бальтазар, глядя на одеревеневшего Фому. – Да отпусти ты! А то покажу тебе ксёндза. – Он вывернулся из крепкой хватки, в ответ скрутив сграбаставшую его руку, и грубой бесхитростной подножкой сбил неучтивого пана на землю, будто мешок с картошкой бросил. – И святого человека вдогонку, да так, что звёзды из глаз посыплются!

Бальтазар достал служебный жетон и сунул шипящему от боли, но всё рыпающемуся пану под нос. Широко развёрнутая голограмма настоящего значка произвела магическое действие.

– Пан полицейский. А тот чёрт всё «поп» да «поп»… Думал, ты институтский поп… – пробормотал пан Войцик и сник.

Бальтазар выпустил его скрученную кисть и помог ему встать.

Тот неуклюже поднялся, горестно охая и потирая руку. Подбежали остальные. Пан Собчак грозился прибить глупого Марека, и его все успокаивали, в том числе и сам Марек Войцик. Но Бальтазар попросил не ругать героя, который вместе с ним кинулся на врага. Ну, немного переусердствовал в поисках сбежавшего Румана, бывает.

В самом деле, кто знает, что случилось бы, если бы ещё и Марек грохнулся наземь, так и не метнув вилы? Может, Руман догадался бы перевернуть трубу обратно. Но об этом Бальтазар не стал распространяться.

Наклонившись к Фоме, пан Собчак присвистнул от удивления:

– Люди добрые, он же на нос опирается! На самый кончик! Никогда такого не видел.

Все притихли. Марек почесал затылок:

– Гжегож, я же его слегка толкнул! Так-то он сам упал, идол деревянный. Я тут ни при чём!

– Может, его наш бес с трубой за собой утащил? Душу вынул, а тело бросил? – предположил пан Собчак. Он постучал костяшками пальцев по темечку Фомы и послушал. – Пустой! – выпучил он глаза и перекрестился.

Бальтазар приподнял твёрдого и холодного, как камень, Фому за плечи и посадил обратно. На сердце скребли кошки. Вот и всё, отныне это будет сидеть в его комнатушке.

– Всё верно, Гжегож, души в нём почти нет, – сказал стоявший неподалёку пацан лет пятнадцати преглупого вида с перепачканным лицом и в замызганной рванине. – Он еле живой, на минималках. Поэтому сбилась отрисовка тела. Видимо, местный вычислитель его за камень принял или за лавку. И добавил прочности, чтобы не гнулся.

Пацан протиснулся ближе, на ходу поменяв свой облик сначала на юного статного молодца, а затем крепко сбитого чернобородого зрелого мужчину. Вылитый городской модник.

Эффектно! Явно высококлассный художник-разработчик окружающего мира. Кто из них не любит блеснуть своим мастерством? Теперь понятно, откуда здесь вся эта красота с полями, коровами, стогами сена, лазурным небом с завитыми барашками белых облачков и прочими прелестями сельского лета.

– Там же ошибка на ошибке! – сказал модник. – Друг на друге сидят и друг друга разгоняют. Другими словами: многоуровневая взаимозависимая сложность. Я сам этим занимаюсь. Не ошибками! Пишу пейзажи, погоду, балуюсь идеализацией телосложения золотыми сечениями. Меня Юрек зовут. Полное имя Ежи Ежик, – представился Бальтазару молодец, закончив похваляться.

Пан Ежи повернулся к пану Собчаку. Тот со страхом глядел на Фому и крестился.

– Гжегож! – позвал Ежи. – Слышишь? Я уже переоделся. Домой пойду, надоело. – Он обернулся к Бальтазару: – В первые разы было весело. Разбил чёрту голову лопатой, так же как они меня когда-то убивали, и полегчало! Пьянющий вусмерть, хуже, чем она, – Ежи показал на дочь Собчака (панночка изрядно набралась после чудесного спасения, о котором, кроме одного Бальтазара, никто и не подозревал). – Так это лет триста тому назад как было. Уже всё не то… Конечно, упаси боже мне жалеть этого сукина сына, но… Он же пешка! – Ежи недовольно махнул рукой. – Гжегож, я перерыв возьму. В следующий раз рисунок вместо себя пришлю.

Пан предводитель перестал креститься, его испуганное лицо сменилось обратно на привычное волевое.

– И деньги, Юрек! – строго сказал он, выставив на него указательный палец. – И можешь даже не отрисовываться. Не хочешь, не надо. Заменим картонкой. Нам тут белоручек не потребно.

Юрек, он же Ежи, пожал плечами, но под насупленным взглядом Гжегожа кивнул:

– И деньги.

– Так он сдох? – заплетающимся языком спросила у них пьяная девушка.

– Кто, Малгожаточка, этот? – пан Собчак указал на статую Фомы.

– Нет. Тот выродок, страшный, – ответила девушка и наклонила голову к застывшему юноше. – А этот красивый такой, прямо ангелочек. Вот бы поцеловать, – сказала Малгожата и тут же сделала что хотела, но быстро отстранилась. – Жаль, холодный. Бедняжка.

Брат Анджей притянул её за плечи обратно.

– Не сдох выродок, сестрица. Делся куда-то, пёс шелудивый, – проговорил он почти трезво.

Малгожата запричитала, мол, и