Читать интересную книгу Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич

глаза, в зале, возле картин. Трепыхаясь в железных руках — уловил тень движенья — и вдруг понял сейчас: да ведь это она устремилась помочь. А потом, увидав, что не надо, ушла. Может, видеть его не желала, не считала достойным узнать. И мне тоже молчать? Всё же исповедь, тайна — хоть я и не поп. Извиниться? Сказать — обознался? Только он — боевой офицер и разведчик, и сам рвался на фронт из больничного рая. И своих подчинённых берёг. Не могу до конца презирать, хоть во многом он гад! И, каким бы он ни был — пусть знает о ней! И я что-то ему расскажу — хоть, конечно, не всё… Рассосалась таблетка, остыл. Он с волненьем смотрел: «Чем помочь? Может, вызвать врача?» — «Подожди. Посиди. Отойдёт — объясню» …И к портретам повёл. И, смотря на портрет, в рассечённое шрамом лицо, а порой — на него — объяснил. Он стал бледным, уверенность спала с лица — и такая вдруг боль заструилась из глаз! И тяжёлый, большой человек вдруг упал на колени, — я б не стал — это слишком картинно — но такой уж он был, — и поклоном земным поклонился портрету — и не крикнул, а выдавил слово: «Прости!» …И простила она. Словно что-то мелькнуло в лице — и ещё стал иконней портрет — и добрей и живей всех икон. И ещё с большей силой тянулись обрубки людей в оживляющий свет — с фронтового рисунка напротив. Я теперь понимал, кто они. И я знал, что в их страшных, обрубленных жизнях, в искорёженных лицах с глазами и без — под завалами грязи и мрака трепетал огонёк, не давая сомкнуться всевластию тьмы. И, пока он стоял перед ней, я без слов отдал долг человеку с резким, властным лицом — и, слегка склонив голову, в мыслях молвил: «Спасибо!»

И ещё померещилось мне: два портрета глядят друг на друга, но меж взглядами — меч — как в старинной легенде. И сломать его б к чёрту, тот меч! — и ломается, может, сейчас… Театрально всё слишком — для того, на коленях! — но и вправду я чувствовал — что-то ломалось — и барьер между взглядами падал. И, казалось мне, шрам на портрете исчез. Оставался, наверно — только я его больше не видел. Я не мистик — но, может быть, Фёдор сидел между нами, слушал исповедь и понимал. Хоть всё — сказки, но верю: сидел. И не мне говорила она, не случайному встречному, а ему. А я слушал, я ей не мешал говорить — значит, сделал хоть что-то хорошее в жизни!..И спасибо за это им двум!

К нам уже подходили — и мы молча ушли — и на выходе вновь, обернувшись, взглянули на них — чтоб в обрубках оставшейся жизни отражался их свет — и те двое, мы знаем, ответили нам. И ещё раз спасибо им двум! И художнику, влившему отблеск их душ в сочетанье штрихов на листе.

22.11.2016 — 20.7.2020

Выбор

Выбор

«Я смотрю, вас заинтересовала эта книга? Да, издание старое. Только дело в другом. Эх, напомнили вы мне одну историю… Улыбаетесь? А, понятно. Волос, застрявший между страницами — и уж явно не мой!.. В вашем возрасте мысли естественны. Не смущайтесь — понятные мысли, да и книга способствует — „История кавалера де Грие и Манон Леско“, не так ли?.. Ошибаетесь вы, молодой человек. Этот волос не женский, а история… В какой-то степени и впрямь романтическая, хоть она не моя, а владельца книги. Да-да, томик тоже не мой, и в живых ли владелец — не знаю. А интересно бы с ним сейчас встретиться!

Н-да… Старая это история. Лет мне было примерно, как вам. Молодой лейтенантик. Полк наш стоял в… В… Не припомню. Вы уж простите старика. Эти индийские названия порой вылетают из головы… Ну а важно ли, где? Так сложилась судьба — подружился с индусом. Да, конечно, не очень обычно — дружба английского офицера с туземцем — но и туземец весьма необычный. Вы же знаете: армия — скука, муштра и не с кем словом перемолвиться — разве что о выпивке или о бабах. Нет, я неплохо вписался в армейскую жизнь — очень даже неплохо, как вы знаете, — только всё же чего-то тогда не хватало. Ведь стихи я писал. Да, не Байрон, стихи слабоваты — но писал. Улыбаетесь? Пишите тоже?.. Ладно, ладно, молчите!.. Оказалось, единственный, с кем я могу говорить о подобных вещах, не британец — индус. Образованные офицеры? Не без них… Не сложилось у нас. Так бывает. А вот с ним как-то души сошлись. Систематического образования он не имел, и профессор нашёл бы в познаньях немало пробелов — но тянули его красота и возвышенность мыслей, сила образов, мощь и изысканность слов. Да, смешно говорить — но индус знал Шекспира, наверное, лучше, чем любой англичанин на всём полуострове — не исключая меня. И всё выучил сам. Библиотеку собрал… Много было желающих сделать подарок любимцу раджи — и все знали, чем лучше ему угодить — не рубином иль дивною тканью, а хорошею книгой. Усмехались в усы, но дарили. И сидел среди книг, и читал их один — и даже поговорить о них не с кем. Так что встреча со мной и ему помогла, интереснее сделала жизнь — хотя конечно, в другом месте он нашёл бы куда более знающих собеседников. Но здесь вряд ли. И посему нередко в свободное время, когда всех нормальных офицеров можно было видеть за карточным столом, я сидел в его обществе, и занимались мы, например, обсуждением художественных достоинств какой-нибудь главы из поэмы Мильтона. Ну что же, времяпрепровождение ничуть не хуже всякого другого, а лучше ли — кто знает? Нет, разумеется, обществом офицеров я не пренебрегал — да и мне б не простили пренебрежения! — но всё же единственным отдохновением для меня были эти минуты. Он знал много, и многих поэтов любил. Но особо — романтиков — Шелли там, Байрон. Возраст, знаете ли… Он ведь был лишь чуть-чуть старше вас… Ну, конечно, особенно — Байрон… Да, не случись с ним эта история, полагаю, он бы прославился во время Великого восстания… Хорошо, что случилась! Очень страшно представить, что мы с ним стреляем друг в друга».

Из уст этого человека услышать