вера опиралась на более прочное основание. Можно было не сомневаться: шесть тысяч цилиндров будет снято, четыре тысячи солнечных зонтиков сложено, десять тысяч ртов, говорящих на одинаковом английском, будет наполнено. Старый пес еще не испустил дух! Традиция и снова традиция! Как она сильна и как гибка! Бушуют ли войны, вводятся ли грабительские налоги, свирепствуют ли тред-юнионы, пухнет ли Европа от голода, эти десять тысяч отобедают на славу и будут прогуливаться в цилиндрах по зеленому дерну, раскланиваясь друг с другом. Сердце еще билось, и пульс был ровный: «И-тон! И-тон! Хэр-роу-у-у!»[81]
Среди многочисленных Форсайтов, явившихся в этот заказник по личному или унаследованному праву, был Сомс с женой и дочерью. Ни в той, ни в другой школе он не учился, и крикет его не интересовал, но он хотел, чтобы Флер покрасовалась в новом платье, а сам он мог надеть цилиндр и чинно пофланировать в окружении себе равных. Он степенно вышагивал по одну руку от Флер, по другую руку шла Аннет. Среди всех дам, сколько он мог судить, им не было равных. Они умели держать себя и двигаться с достоинством, их красота не казалась мимолетной и эфемерной, как у этих современных женщин, не имеющих ни стати, ни бюста! Сомс вдруг вспомнил, с какой опьяняющей гордостью он расхаживал везде под руку с Ирэн в первые годы их супружества. И как они обедали в экипаже с империалом, который его отец держал по настоянию матушки, потому что это считалось «шиком». Тогда все сидели в своих каретах – этих огромных уродливых трибун не было. А с каким постоянством Монтегю Дарти выпивал лишнего! Сейчас, наверное, люди тоже много пили, и все-таки масштабы были уже не те. Сомс вспомнил Джорджа Форсайта, чьи братья Роджер и Юстас учились в Хэрроу и Итоне: возвышаясь, как башня, на империале экипажа, он держал в одной руке голубой флаг, в другой – синий и, размахивая ими, кричал: «Хэрртон! Итроу-у-у!» Все молчали, а он один паясничал, потому что всегда был буффоном. Юстас, одетый с иголочки, напротив, считал себя слишком денди, чтобы испортить костюм эмблемой своей команды или просто показать, что происходящее ему небезразлично. Да, старые времена! На Ирэн было серое шелковое платье, слегка отливавшее нежно-зеленым…
Сомс искоса посмотрел на Флер. Ее лицо показалось ему блеклым: никакого света, никакой живости! Ее терзала влюбленность – плохо дело! Сомс перевел взгляд дальше, на жену. Она подкрасилась сильнее обычного и имела довольно презрительный вид, хотя презирать ей вроде бы некого и не из-за чего. Отступничество Профона она переносила удивительно спокойно, – или его «маленький» вояж был затеян только для отвода глаз? Если и так, то Сомс отказывался это замечать! Совершив променад по полю и перед павильоном, они отыскали столик Уинифрид в шатре клуба «Бедуин» – нового клуба того типа, который называли «петушок и курочка». Основан он был в интересах путешественников и некоего джентльмена со старинным шотландским именем, чьего отца по какому-то непонятому стечению обстоятельств звали Леви. Уинифрид вступила туда не потому, что любила путешествовать, а потому, что инстинкт подсказывал ей: у клуба с таким названием и таким основателем большое будущее. Если не войти сразу, то потом шанса может не представиться. Благодаря цитате из Корана на оранжевом поле и маленькому зеленому верблюду, вышитому над входом, шатер «Бедуина» обращал на себя внимание, как никакой другой. Снаружи Сомс, Аннет и Флер увидели Джека Кардигана в синем галстуке (он когда-то играл за Хэрроу), размахивавшего ротанговой тростью, демонстрируя, как «тому парню» следовало бить. Он и провел их внутрь. В уголке Уинифрид собрались Имоджин, Бенедикт с молодой женой, Вэл без Холли и Мод с мужем. Когда Сомс и его дамы уселись, осталось еще одно свободное место.
– Я жду Проспера, – пояснила Уинифрид, – но он очень занят на яхте.
Сомс украдкой взглянул на жену: ни один мускул не дрогнул в ее лице! Она, очевидно, точно знала, придет этот субъект или нет. Флер, как Сомс заметил, тоже посмотрела на мать. Если Аннет не уважала его чувств, она могла бы подумать о дочери!.. Разговор за столом велся довольно бессвязно. Ритм задавал Джек Кардиган – замечаниями о «среднем правом». Он перечислил всех «величайших средних правых» от сотворения мира, отзываясь о них так, словно эта часть крикетной братии образовывала некую отдельную расу внутри британского народа. Сомс доел омара и уже принимался за пирог с голубями, когда услышал: «Я чуть-чуточку опоздал, миссис Дарти» – и увидел, что свободного места за столом больше нет. Этот субъект уселся между Аннет и Имоджин. Сомс продолжил есть, время от времени перекидываясь словом с Мод или Уинифрид, но не участвуя в беседе, которая гудела вокруг.
– Думаю, вы ошибаетесь, миссис Форсайд, – донесся голос Профона. – Я… я бьюсь об заклад, что мисс Форсайд со мной согласна.
С противоположного края стола прозвучал чистый голос Флер:
– В чем?
– В том, что молодые девушки сейчас точно такие, какие были всегда. Разница очень маленькая.
– А вы много знаете о девушках?
Этот резкий ответ привлек всеобщее внимание, и Сомс заерзал на тонконогом зеленом стуле.
– Я просто думаю, что они очень упорны в своих маленьких планах, и так было всегда.
– В самом деле!
– Ах, но Проспер! – непринужденно вмешалась Уинифрид. – Эти девицы на улицах, девицы, которые во время войны работали в снабжении, девицы в магазинах – их манеры прямо-таки бьют по глазам.
При слове «бьют» Джек Кардиган встрепенулся и приостановил свой экскурс в историю крикета. В наступившей тишине мсье Профон сказал:
– Раньше это было внутри, теперь снаружи, вот и все.
– Но их мораль! – вскричала Имоджин.
– Мораль такая же, как всегда, миссис Кардиган, только теперь возможностей больше.
Загадочный цинизм этого замечания заставил Имоджин тихонько усмехнуться, Джека Кардигана – приоткрыть рот, а стул Сомса – в очередной раз скрипнуть.
– Проспер, это ведь ужасно! – воскликнула Уинифрид.
– А вы что скажете, миссис Форсайд? Разве, по-вашему, человеческая природа не всегда одинакова?
Подавив внезапное желание встать и дать этому нахалу пинка, Сомс услышал ответ жены:
– В Англии человеческая природа совсем не такая, как везде.
Опять эта ее проклятая насмешливость!
– Гм, я не много знаю о вашей маленькой стране, – («Слава богу», – подумал Сомс,) – но я бы сказал, что котел везде кипит под закрытой крышкой. Мы хотим удовольствий и хотели всегда.
Черт бы побрал этого бельгийца! Какой чудовищный цинизм! По окончании обеда все разбились по парам, чтобы прогуляться для пищеварения. Сомс не снизошел до того, чтобы обратить на это внимание, однако прекрасно видел: Аннет ушла бродить с тем субъектом. Флер выбрала Вэла – потому, несомненно, что он знал того мальчишку. Самому Сомсу досталась