научила – она никогда про деньги не думала. Порядочность – вот что для нее было важно. Мистер Тимоти поглядел на меня, передать вам не могу как забавно, и этак сухо проговорил: «Порядочность моя никому не нужна». Вы только подумайте, мистер Сомс, это надо же, чтобы он такое сказал! Хотя иногда он говорит очень даже разумно.
Сомс, уже довольно долго глядевший на эстамп, висящий возле подставки для шляп, подумал: «Ценная вещь!» – и пробормотал:
– Пойду наверх, Смизер, посмотрю на него.
– С ним Кук, – ответила Смизер из своих корсетов, – она вам обрадуется.
Сомс стал медленно подниматься, сказав себе мысленно: «Жить до такого возраста не стоит труда». На третьем этаже он остановился и постучал. Дверь открыла женщина лет шестидесяти с простым круглым лицом.
– Мистер Сомс! – воскликнула она. – Господи! Мистер Сомс!
– Здравствуйте, Кук, – кивнул он, входя.
Тимоти полулежал в постели, подпертый подушками. Руки были сложены под грудью, а глаза уставлены в потолок, на котором сидела муха. Сомс остановился в ногах кровати прямо напротив старика.
– Дядя Тимоти! – сказал он, повысив голос. – Дядя Тимоти!
Взгляд Тимоти оторвался от мухи и устремился на посетителя. Сомс увидел, как бледный язык облизал потемневшие губы.
– Дядя Тимоти, – повторил он, – могу я для вас что-нибудь сделать? Или, может быть, вы хотите мне что-то сказать?
– Ха! – сказал Тимоти.
– Я зашел повидать вас, посмотреть, все ли в порядке.
Тимоти кивнул. По-видимому, он старался привыкнуть к озадачившему его видению.
– Вам чего-нибудь нужно?
– Нет, – сказал Тимоти.
– Могу ли я вам что-нибудь привезти?
– Нет, – сказал Тимоти.
– Я Сомс, ваш племянник, Сомс Форсайт. Сын вашего брата Джеймса.
Тимоти кивнул.
– Я буду рад, если смогу чем-то помочь.
Тимоти махнул рукой, подзывая Сомса. Тот подошел ближе.
– Ты… – произнес Тимоти голосом, как будто выцветшим от времени, – передай им всем от меня… ты скажи им… – его палец постучал по руке Сомса, – пусть держатся… пусть берегут… консоли будут расти в цене. – И он трижды кивнул.
– Хорошо, – ответил Сомс, – я передам.
– Да, – подтвердил Тимоти и, снова вперив взгляд в потолок, прибавил: – Муха!
Странно взволнованный, Сомс посмотрел на приятное полное лицо кухарки Кук – все в мелких морщинках от печного жара.
– От вашего прихода ему огромная польза, сэр, – сказала она.
Тимоти что-то пробормотал, но обращался он, видимо, сам к себе, поэтому Сомс и кухарка вышли.
– Знала бы – приготовила бы для вас розовый крем, как в старые времена. Вы так любили это лакомство! До свидания, сэр. Очень рада была вас повидать.
– Заботьтесь о нем хорошенько, Кук. Совсем дряхлый стал. – Сомс пожал ее морщинистую руку и спустился.
Смизер все еще дышала воздухом в прихожей.
– Ну, что вы думаете о нем, мистер Сомс?
– Хм! Он утратил связь с действительностью.
– Да, я боялась, что вы так подумаете о нем, если придете свеженький из большого мира и вдруг увидите его таким.
– Смизер, – произнес Сомс, – мы все перед вами в долгу.
– Ах нет, мистер Сомс, не говорите так! Это радость, он ведь такой чудесный человек.
– Ну что ж, до свидания! – сказал Сомс и сел в свое такси.
«Консоли, значит, будут расти в цене! – вспомнилось ему. – Будут расти!»
Приехав в найтсбриджский отель, он прошел к себе в гостиную и позвонил, чтобы принесли чаю. Ни Флер, ни Аннет не было. И снова нахлынуло прежнее чувство одиночества. Отели теперь стали огромными – просто чудовищными! А ведь он, Сомс, помнил то время, когда самыми большими гостиницами в городе были «Лонгз», «Браунз», «Морлиз» или «Тэвисток», и когда мощь «Лэнгэма» или «Гранда» заставляла всех качать головами. Отели и клубы, клубы и отели – им теперь не было числа! И Сомс, совсем недавно узревший на стадионе «Лордс» чудо продолжения традиции, впал в размышления о переменах, постигших город, где он родился шестьдесят пять лет назад. Подрастут ли консоли в цене или нет, Лондон превратился в потрясающее средоточие собственности! Другого такого не было в целом мире, только Нью-Йорк, пожалуй, мог с ним сравниться! Какие бы истерики ни закатывала пресса, любой, кто помнил Лондон шестидесятилетней давности и видел его теперь, понимал, насколько плодородно и покладисто материальное благосостояние. Нужно только не терять головы и упорно двигаться по намеченному пути. Боже! Сомс помнил, как дребезжали по булыжникам кэбы, где в ногах у пассажира валялась вонючая солома. А старый Тимоти! Чего бы он только не мог порассказать, если бы сохранил память! Да, сейчас много неопределенности, люди вечно чего-то боятся или куда-то спешат. Но остался Лондон, осталась Темза, по-прежнему далеко простирается Британская империя, и земля не прекратила вертеться. Консоли будут расти в цене!.. Стоило ли удивляться такому пророчеству? Порода давала о себе знать. И все, что было в натуре Сомса от бульдога, показалось в его серых глазах и смотрело наружу, пока их взгляд не привлекла викторианская гравюра на стене. Отель приобрел их три дюжины. На старинную охотничью сцену или на Хогартову «Карьеру мота» в старой таверне еще можно было взглянуть, но вся эта сентиментальщина сегодня, когда викторианство кануло в Лету!.. «Передай им, пусть держатся», – сказал Тимоти. За что же держаться в современном сумбуре «демократических принципов»? Боже, сейчас даже частная собственность ставится под сомнение!.. При мысли о том, что частная собственность может быть уничтожена, Сомс отодвинул чайную чашку и отошел к окну. Представить себе, что владеешь Природой лишь в той же степени, в какой толпа владеет цветами, деревьями и водой в Гайд-парке! Нет, нет! Все стоящее подразумевает частную собственность. Мир немножко тронулся умом, как бывает с собаками, когда они при полной луне убегают из дома и гоняются за кроликами. И, как собака, мир знает, где тепло и сытно, поэтому непременно вернется к тому единственному дому, которым следует дорожить, – к частной собственности. Сейчас мир впал в детство, подобно старому Тимоти, первым делом поедающему лакомые куски!
Сомс услышал позади себя какой-то шум – пришли жена и дочь.
– Вернулись! – сказал он.
Флер не ответила. Только постояла несколько секунд, глядя на него и на мать, а потом удалилась в свою спальню. Аннет налила себе чаю.
– Сомс, я еду в Париж, к матери.
– Вот как? К матери?
– Да.
– И надолго?
– Не знаю.
– Когда уезжаешь?
– В понедельник.
В самом ли деле она собиралась к матери? Сомсу это было до странности безразлично. А она до странности ясно понимала, что ему все будет безразлично – лишь бы только обошлось без скандала. Вдруг между нею и собой он отчетливо увидел то лицо, которое видел сегодня, – лицо Ирэн.
– Тебе понадобятся деньги?
– Спасибо, у меня достаточно.
– Очень хорошо. Дай знать, когда надумаешь вернуться.
Аннет положила на тарелку пирожное, которое держала в пальцах, и, посмотрев на Сомса сквозь подкрашенные ресницы, спросила:
– Передать что-нибудь maman?
– Привет от меня.
Аннет, упершись руками в бока, потянулась и сказала на своем родном языке:
– Какое счастье, что ты никогда не