Читать интересную книгу Прямая речь (сборник) - Борис Чичибабин

1982

«Ежевечерне я в своей молитве…»

Ежевечерне я в своей молитвевверяю Богу душу и не знаю,проснусь с утра или ее на лифтеопустят в ад или поднимут к раю.

Последнее совсем невероятно:я весь из фраз и верю больше фразам,чем бытию, мои грехи и пятнавидны и невооруженным глазом.

Я все приму, на солнышке оттаяв,нет ни одной обиды незабытой;но Судный час, о чем смолчал Бердяев,встречать с виной страшнее, чем с обидой.

Как больно стать навеки виноватым,неискупимо и невозмещенно,перед сестрою или перед братом, —к ним не дойдет и стон из бездны черной.

И все ж клянусь, что вся отвага Дантав часы тоски, прильнувшей к изголовью,не так надежна и не благодатна,как свет вины, усиленный любовью.

Все вглубь и ввысь! А не дойду до цели —на то и жизнь, на то и воля Божья.Мне это все открылось в Коктебелепод шорох волн у черного подножья.

1984

Дельфинья элегия

Как будто бы во сне повинном,что не со всяким может статься,я чувствую себя дельфиномна карадагской биостанции.

Зачем я дался людям глупыми почему, хоть в скалах выбей,мы то всего сильнее любим,что нам приносит боль и гибель?

В бассейне замкнутом и душном,где развернуться сердцу негде,что в теле мне моем недужноми в обреченном интеллекте?

Я разлучен с родимой бездной,мне все враждебно и непрочно,и надо мной не свод небесный,а потолок цементно-блочный.

С тремя страдальцами другими,утратив братьев и подругу,плыву и прыгаю за нимипо кругу, Господи, по кругу!

Нас держат с котиками вместе,и так расчетливо и дикона мне сбывается возмездьеза поведенье Моби Дика.

Во славу трубящей науки,что дуракам сулит бессмертье,сношу бессмысленные мукии не прошу о милосердье.

Спасибо, брат старшой, спасибо,дитя корысти и коррупций, —твоя мороженая рыбане лезет в горло вольнолюбцу.

И вот – в пяти шагах от моря,от неба синего, от раяя с неразумия и с горяникак не сдохну, умирая.

1984

Коктебельская ода

Никогда я Богу не молилсятак легко, так полно, как теперь…Добрый день, Аленушка-Алиса,прилетай за чудом в Коктебель.

Видишь? – я, от радости заплакав,запрокинул голову – и вотКиммерия, алая от маков,в бесконечность синюю плывет.

Вся плывет в непобедимом свете,в негасимом полдне, – и на ней,как не знают ангелы и дети,я не помню горестей и дней.

Дал Господь согнать с души отечность,в час любви подняться над судьбойи не спутать ласковую Вечностьсо свирепой вольностью степной…

Как мелась волошинская грива!Как он мной по-новому любиммеж холмов заветного залива,что недаром назван Голубым.

Все мы здесь – кто мучились, кто пелиза глоток воды и хлеба шмат.Боже мой, как тихо в Коктебеле, —только волны нежные шумят.

Всем дитя и никому не прадед,с малой травкой весело слиян,здесь по-детски властвует и правитцарь блаженных Максимилиан.

Образ Божий, творческий и добрый,в серой блузе, с рыжей бородой,каждый день он с посохом и торбойкарадагской шествует грядой…

Ах, как дышит море в час вечерний,и душа лишь вечным дорожит, —государству, времени и черниничего в ней не принадлежит.

И не славен я, и не усерден,не упорствую, и не мечусь,и что я воистину бессмертен,знаю всеми органами чувств.

Это точно, это несомненно,это просто выношено в срок,как выносит водоросли пенана шипучий в терниях песок.

До святого головокруженьянас порой доводят эти сны, —Боже мой Любви и Воскрешенья,Боже Света, Боже Тишины!

Как Тебя люблю я в Коктебеле,как легко дышать моей любви, —Боже мой, таимый с колыбели, —на земле покинутый людьми!

Но земля кончается у моря,и на ней, ликуя и любя,глуби вод и выси неба вторя,бесконечно верую в Тебя.

1984

9 января 1984 года

Изверясь в разуме и в быте,осмеян дельными людьми,я выстроил себе обительиз созерцанья и любви.

И в ней предела нет исканьям,но как светло и высоко!Ее крепит армянский камень,а стены – Пущино с Окой.

Не где-нибудь, а здесь вот, здесь вот,порою сам того стыдясь,никак не выберусь из детства,не постарею отродясь.

Лечу в зеленые заречья,где о веселье пели сны,где так черны все наши речиперед безмолвьем белизны.

Стою, как чарка, на пороге,и вечность – пролеском у ног.Друг, обопрись на эти строки,не смертен будь, не одинок…

Гремят погибельные годы,ветшает судебная нить…Моей спасительной свободыникто не хочет разделить.

1984

1986–1994

«Сколько вы меня терпели!..»

Сколько вы меня терпели!..Я ж не зря поэтом прозван,как мальчишка Гекльберри,никогда не ставший взрослым.

Дар, что был неждан, непрошен,у меня в крови сиял он.Как родился, так и прожил —дураком-провинциалом.

Не командовать, не драться,не учить, помилуй Боже, —водку дул заради братства,книгам радовался больше.

Детство в людях не хранится,обстоятельства сильней нас, —кто подался в заграницы,кто в работу, кто в семейность.

Я ж гонялся не за этим,я и жил, как будто не был,одержим и незаметен,между родиной и небом.

Убежденный, что в отчизневсе напасти от нее же,я, наверно, в этой жизнилишь на смерть души не ёжил.

Кем-то проклят, всеми руган,скрючен, согнут и потаскан,доживаю с кротким другомв одиночестве бунтарском.

Сотня строчек обветшалых —разве дело, разве радость?Бог назначил, я вещал их, —дальше сами разбирайтесь.

Не о том, что за стеною,я писал, от горя горбясь,и горел передо мноюобреченный Лилин образ…

Вас, избравших мерой сумрак,вас, обретших душу в деле,я люблю вас, неразумных,но не так, как вы хотели.

В чинном шелесте читаленили так, для разговорца,глухо имя Чичибабин,нет такого стихотворца.

Поменяться сердцем не с кем,приотверзлась преисподня, —все вы с Блоком, с Достоевским, —я уйду от вас сегодня.

А когда настанет завтра,прозвенит ли мое словов светлом царстве АлександраПушкина и Льва Толстого?

1986

«Когда я был счастливый…»

Когда я был счастливыйтам, где с тобой я жил,росли большие ивы,и топали ежи.

Всходили в мире зорииз сердца моего,и были мы и море —и больше никого.

С тех пор, где берег плоскийи синий тамариск,в душе осели блесткисолоноватых брызг.

Дано ль душе из телауйти на полчасав ту сторону, где Бело —сарайская коса?

От греческого солнцав полуденном бредунад прозою японцатам дух переведу.

Там ласточки – все гейши —обжили – добрый знак —при Александр Сергейчепостроенный маяк.

Там я смотрю на чаек,потом иду домой,и никакой начальникне властен надо мной.

И жизнь моя – как празднику доброго огня…Теперь в журналах разныхпечатают меня.

Все мнят во мне поэтаи видят в этом суть,а я для роли этойне подхожу ничуть.

Лета в меня по каплевыдавливают яд.А там в лиманах цаплина цыпочках стоят.

О, ветер Приазовья!О, стихотворный зов!Откликнулся б на зов я,да нету парусов…

За то, что в порах кожипесчинки золоты,избави меня, Боже,от лжи и суеты.

Меняю призрак славывсех премий и коронна том Акутагавыи море с трех сторон!

1989

Современные ямбы

1

Не верю сызмала словам я,тружусь, как пахарь, за столом.Мы ж рушим мир до основаньяи ничего не создаем.

Звезда имперская погасла,все стало задом наперед —сидим без сахара и масла,а президенты делят флот.

Уж так, Россия, велика ты,что не одну сгубила рать, —нам легче взлезть на баррикады,чем в доме чуточку прибрать.

Одни дружки в Советах рады —избыли совести рубеж,для рыл престижные окладыпоназначав самим себе ж.

Как тут невежды и невежигуртом из дыр в поводыри!А ты трудись, с утра не евши,да их же и благодари.

Попал из безвести как раз тына погребение страны,чьи социальные контрасты,как в зоне нож, обострены.

Сидишь, не чуя ног разутых,в конфорке газу не зажеги, как мешается рассудок,печально чувствуешь, дружок.

Во времена живешь не те ты —гроша не стоят ум и честь,сплошные суверенитетыи очень хочется поесть.

2

О, быть бы заодно со всеми,к харчам всеобщим приобщаться!Но Богом брошенное семямне не сулит такого счастья.

Я верен Богу одинокуи, согнутый, как запятая,пиляю всуперечь потоку,со множеством не совпадая.

Что нет в глазах моих соринок,не избавляет от нападок.Я всем умом моим за рынок,но сердцем не люблю богатых.

Я не могу, живу покуда,изжить евангельские толкинасчет иголки и верблюда,точней, отверстия в иголке.

Зачем мне дан был дар певучийи светопламенные муки,когда повсюду мрак паучийи музы, мрущие, как мухи?

Неужто ж так мы неумелыв своих стараньях многосильных,что есть у нас миллионеры,но нет товара в магазинах?

Над нами, нищими у храма,как от зачумленных отпрянув,смеется сытая рекламас глумящихся телеэкранов.

О, дух словесности российской,ужель навеки отмерцал ты?А ты погнись-ка, попросись-ка:авось уважут коммерсанты.

Тому ж, кто с детства пишет виршии для кого они бесценны,ох как не впрок все ваши биржи,и брокеры, и бизнесмены!

Но пусть вся жизнь одни утраты —душе житьем не налякаться,с меня ж – теши хоть до нутра ты —не вытешешь американца!

Да знаю, знаю, что не выйтинам из процесса мирового,но так и хочется завыти,сглотнувши матерное слово.

3

Среди родного бездорожья,как от голгофского креста,на нас ниспала кара Божья —национальная вражда.

В дарах вседневных не скудея,равняя всех одним концом,несть эллина ни иудеяпред человечества Отцом.

Мне каждой ночью лица снятся,что красят вечности простор.Я в чарах их не вижу наций,но чаю братьев и сестер.

Мы пили плеск одной криницы,вздымали хлеб одних полей, —кто б думать мог, что украинцывозненавидят москалей!

Но, как слепцы б нас ни разнили,в той розни выплывет не раз,что лучшими людьми Россиииз рабства вызволен Тарас.

Кого судьба с другими месит,кто в общем нищенстве возрос,тому и в голову не влезетрешать этнический вопрос.

Когда ко мне, как жар, нагая,ты льнешь, ласкаясь и любя,я разве думаю, какаянациональность у тебя?

Душа, свергая в перегрузкахшовинистический дурман,болит за молдаван и русских,азербайджанцев и армян.

Откуда ж пагуба такаяна землю тысячи племен?Какому бесу потакая,друг друга губим и клянем?

4

Всю жизнь страшась кровопролитий,крещен тюрьмою да сумой,я связан тысячами нитейс простонародною судьбой.

Душе не свойственно теряться,когда на ней судьбы чекан.В России бунта и тиранствая дух склонял к бунтовщикам.

Под старость не переродишься,я сам себя не сочинил:мне ближе Герцен и Радищев,чем Петр Аркадьевич иным.

Еще не спала чешуя с нас,но, всем соблазнам вопреки,поэзия и буржуазность —принципиальные враги.

Я ж в недрах всякого режиманад теми теплю ореол,кто вкалывал, как одержимый,и ни хрена не приобрел.

Как мученики перед казнью,нагие, как сама душа,стихи обходят с неприязньюбарышника и торгаша.

Корыстолюбец небу гадок.Гори, сияй, моя звезда!В России бедных и богатыхя с бедняками навсегда.

1991