Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

Свое колотишь. Сознаешь, что права бабка.

В столовую вошла горничная Ульяна.

– Софья Тимофеевна, тройка у крыльца.

– Чего надумала? Гроза на воле. Видать, торопишься?

– В Златоуст, бабушка.

– Сделай милость для моего покоя, пережди грозу. Ноне шаровые молнии часты.

– Я их не боюсь.

– Да не позволю тебе вольничать.

– Бабушка, вы же знаете, что у меня папин характер, и вам его не переломить. Вернусь завтра.

Софья, поцеловав руку бабушки, ушла. Олимпиада Модестовна, сокрушенно покачав головой, перекрестила дверь, в которую ушла внучка, и тотчас накинулась на Ульяну, собиравшую на полу осколки разбитой тарелки.

– Ставишь на самый край стола посуду, вот она и бьется. По заповеди живешь: не мое, хозяйское.

– Винюсь! Не доглядела. Платье какое наденете?

– Пойдем. Уложишь меня в постель. Ночь плохо спала из-за грозы. Сама боишься грозы?

– Нисколечко.

– Вот Софушка тоже не боится. Какие вы такие народились… Не поймешь, чего боитесь. Ведь без страху нельзя жить. Пойдем! Посплю, тогда и выберу наряд. Седни можно и по-домашнему. В эдакой ливень никто не заявится, да и хозяйки дома не будет. Не слыхала, кого из баб за драку арестовали?

– Никого. Били-то Еременку за дело. Пьяным ребятишек нагайкой стягал. Хорошо, что только бабы били. Но досталось по-хорошему.

– Нельзя в наше время стражников обижать.

– А им можно?

– Ну-ну, разумница. Наслушалась всякого от Лидии Травкиной. Пойдем.

Встав из-за стола, Олимпиада Модестовна подошла к открытой двери на террасу.

– Как льет. Поди, на приисках вся работа остановилась. Убыточное ноне лето на промыслах.

– На Дарованном доброе золото намывают.

– Чего городишь?

– От самого Луки Пестова про то слыхала. Доволен счастьем молодой хозяйки. Рука, говорит, у нее легкая…

* * *

Дождь не переставал. Крупные капли барабанили по кожаному фордеку[14] экипажа. Вымокшая и забрызганная грязью белая сучковская тройка, меняя аллюр, бежала по проселочной дороге то лесом, то лугами и полями.

Софья, желая сократить время пути, приказала кучеру ехать в Златоуст, минуя Сатку, но из-за размытой непогодой дороги только удлинила его.

Недавний крутой разговор с бабушкой оставил в памяти Софьи гнетущий осадок, результатом его было появление беспокойных подозрений, вызванных непонятным и непривычно долгим отсутствием Вадима Николаевича Новосильцева на Дарованном.

Тройка все чаще переходила с бега на шаг. Но Софья довольна, было время поворошить в памяти все, что в ней накопилось о Новосильцеве со дня их первого знакомства. Теперь Софья легко сознавалась, что облик Новосильцева остался в памяти именно с того дня, когда он так просто и сердечно говорил с ней, как с давней знакомой. Следовали их случайные встречи в Златоусте и на приисках. Дальше неожиданный приезд Новосильцева в Сатку на спектакль «Бесприданница». Похвала ее игры за званым ужином, а следом неожиданное, простое по словам признание, что его мысли заняты ее образом.

Теперь Софье понятно, что суровая и лаконичная правдивость Новосильцева заставила ее задуматься о его судьбе и неожиданно обнаружить, что она ей не безразлична, что все более и более становилось сутью ее жизни.

С каждым днем Софье хотелось чаще бывать в обществе Вадима Николаевича, чувствовала и его стремление к ней, но все же боялась уверить себя, что серьезно остановит на себе его внимание.

Софья помнила о разнице их лет, но не придавала этому первостепенного значения, уверив себя, что это совсем неважно, когда человек дорог.

Наконец, прошла та лунная ночь на Дарованном. Большой компанией в дыму от гнилушек слушали песни приисковых певуний. В ту ночь Ольга Койранская почти в экстазе говорила о женщинах Древней Руси. Нина Васильевна настойчиво заверяла, что Россию больше всех любят крестьяне. Книготорговец Макаров привез радостную весть Владимиру Воронову о его сестре Ксении, живущей в Швейцарии вне полицейской власти романовской империи. В ту памятную ночь Новосильцев вновь как-то по-обычному просто, вновь неожиданно сказал о своей любви, а Софья от растерянности произнесла в ответ слова, похожие на хвастливость, напомнив ими, что она счастливая. Теперь ей стыдно за эту пустую фразу. Теперь понимала, что должна была тогда промолчать, чтобы ничем не оскорбить искренность признания Новосильцева в чувстве, признания, давшего ей возможность осознать свое ответное чувство к нему. Правда, о своем чувстве она сказала Новосильцеву на следующее утро.

Экипаж на ухабах встряхивало, мотало из стороны в сторону. Кучер на козлах ворчал, что не ослушался приказания хозяйки, поехал этой дорогой, хотя знал, что она костоломная даже в добрую погоду и не пригодна для вверенной в его руки лебединой сучковской тройки.

Софья по временам невольно прислушивалась к кучерскому ворчанию, улыбалась его к месту сказанным метким словечкам. Кучер ворчал в полный голос:

– Взять-отдать получилось седни со мной. Будто и не в дураках на земле значусь, а все одно, как малое дитя, перед любым хозяйским желанием покорностью пасую. Хозяйке что? Разве имеет она понятие про мою кучерскую гордость на козлах? Ей все одно, по какой дороге коней погоню, лишь бы шибче. Какой разговор, когда ей вовсе невдомек, что шибкость надобна, когда блоху в рубахе ловишь. А сотворишь на эдакой дороге коням либо экипажу какое увечие, хозяйка за любой изъян спросит с тебя полной хозяйской власти, да еще в придачу наградит всякими обидными словами. А в толк не возьмет, что ты выполнением ее зряшного желания хотел ей услужить, хотя понимал, что желание ее до добра не приведет. Посему так и получается у меня, Михея Зубкова. Неувязка за неувязкой. Почитай, всю жизнь на сучковских козлах, а робость перед хозяевами ношу на себе, как нательный крест. Въелась в меня эта робость, прямо скажу, из-за Олимпиадушки. Потому на слова и на руку быстрая. Уросливая старушка, а все из-за долгого вдовства. Оно для любой бабы вредность. Олимпиадушка кататься любит только по гладкой дорожке. До ужасти боится лихой езды, имея большое почтение ко своему здравию. Молодая Тимофеевна не с той руки по характеру. Ей что? Что с нее возьмешь? Молодость ее вертит с ног на голову. Жить только начала. Годков в запасе много. По ее желанию гони коней из нырка в нырок. Ей горя мало, что тебя с козел скинуть может. Тебе она вожжи доверила, потому ей все надо со скорой лихостью. Признаю, перекреститься могу, что признаю за Тимофеевной житейской наскок. В батюшку характером народилась. Ох и мужик был! Ничего не боялся и приговаривал, что смекалкой любого черта заставит себе пятки чесать.

Экипаж тряхнуло особенно сильно, он на минуту накренился на бок. Софья крикнула:

– Михей, не искупай меня в грязи!

– Господь с тобой, Тимофеевна! Я думал, тебя давно до сна закачало. А