Читать интересную книгу Цирк зажигает огни - Николай Николаевич Сотников

рёв гиганта или, как значится в программе, «пение слона» и послужило причиной несмолкаемых рукоплесканий, причиной грандиозного успеха «любимца публики» – приветливого дрессировщика.

Однако секрет «поющего слона» весьма не хитёр: пред выходом на арену дрессировщик вооружился ловко скрываемою от ваших глаз иголкою. И, поглаживая своего питомца, он глубоко вонзает в наиболее чувствительные места его кожи острое орудие, от уколов которого и ревёт несчастное животное.

А вот ещё пример «изумительного номера». Из тесных клеток на арену выпускают несколько десятков крыс, которые к удивлению публики не только не разбегаются, но как-то робко прижимаются друг к другу и послушно идут туда, куда подталкивает их хлыст «талантливого» дрессировщика. Но этого мало. Самая эффектная часть номера наступает тогда, когда на арену приносят кота, присутствие которого, по-видимому, отнюдь не тревожит тех, для кого, по меткому слову баснописца, «сильнее кошки зверя нет».[121]

Публика в восторге. Стены цирка снова потрясаются от дружных аплодисментов. И опять, как тогда, при успехе «поющего» слона, дрессировщик любезно раскланивается и в сторону лож и в сторону чуть ли не кричащего «ура» райка.

Какими же средствами удалось дрессировщику примирить крыс с их злейшим врагом? Что помогло ему сорвать гром аплодисментов от охваченной восторгом публики? Волшебное средство это, господа, – та же игла или какое-либо другое острое орудие, с помощью которого жестокосердый хозяин выколол глаза своим несчастным питомцам.

Но довольно, однако, кровавых примеров! Пора опустить завесу, раскрывшую перед нами только крошечный уголок того мира, служители которого часто заменяют отсутствие истинного таланта бичом или иными инквизиционными орудиями, заставляющими животных проделывать «чудеса дрессировки» только «ради страха иудейска». Я говорю, пора опустить занавес потому, что несть числа подобным примерам и что, полагаю, приведённых вполне достаточно.

Однако, милостивые государыни и милостивые государи, уже ли ж нет другого пути на поприще дрессировки животных? Уже ли ж последние так тупы и не восприимчивы, что только побои и мучения могут заставить их исполнять задание учителя? Разве не приходилось вам, не профессионалам-циркистам, а просто обыкновенным любителям животных, наблюдать примеры, когда и не прошедшие цирковой школы животные обнаруживали исключительное понимание, изумительные способности, редкую память и даже склонность к добровольному исполнению тех или иных, правда, чаще всего несложных, упражнений? И если кто-либо из владельцев таких животных, заметив способности своего питомца, пробовал с любовью заняться с ним и развить их в нём, то, вероятно, результаты получились блестящие. Не так ли, господа? Вы говорите: да. Конечно, я и не сомневался в том. Кто знает, каким умом бывают одарены некоторые животные, тот не станет спорить, что эти младшие дети природы могут быть способнейшими учениками.

Я боюсь, что, быть может, у присутствующих здесь людей науки всплывают сомнения: «Животные, одарённые умом?» Так ли, ведь целый ряд учёных отрицают присутствие разума у животных, даже у столь высокоорганизованных, как млекопитающие. Немецкий профессор Бетэ, например, называет животных «рефлекторными машинами», сравнивая их даже с детскими игрушками, приводимыми в движение путем притяжения магнита, причём, магнитом в жизни животных он считает инстинкт. Примерно такого же невысокого мнения о животных и великий Декарт. «Нет сомнения, – говорит он, – что в животных нет никакого настоящего чувства, никакой настоящей страсти, как в нас, но что они только автоматы». А вслед за Декартом можно было бы назвать и много ещё имен, как, например, Торндайк, Киннеман, Морган, Фабр, Васман, Форель, наш русский учёный профессор Владимир Вагнер и другие, не решающиеся признать существования разумных способностей даже у наиболее высокоорганизованных животных, не исключая ближайших друзей человека собак и лошадей или наиболее близких по строению к человеку антропоморфных обезьян. Относительно последних американский ученый Торндайк категорически высказывается, что, несмотря на всю человекоподобность их поведения, «мы имеем положительные доказательства в пользу отсутствия у обезьян какой бы то ни было общей мыслительной способности».

Не решаясь утомлять вас экскурсией в область зоопсихологии, я ограничусь сказанным и лишь напомню, что приведённые мнения далеко не считаются в науке не только неоспоримой аксиомой, но даже не могут быть признаны и за постулат. Начиная с «отца естествознания» Аристотеля до учёных наших дней известно немало сторонников противоположного взгляда, наиболее яркими выразителями которого являются выдающийся немецкий ученый и философ, автор замечательного труда «Душа человека и животных» Вундт и недавно скончавшийся знаменитый натуралист Уоллес. Великий Дарвин, хотя и не высказывался так категорически, как только что названные учёные, но присутствие у животных разума не вызывало у него сомнения, и, признавая у них мыслительные способности, он даже считал возможным случаи, когда одно животное (речь идет о муравьях) указывает другому на небрежное исполнение этим последним своих «служебных» обязанностей.

Я, конечно, не дерзаю разрешить этот многовековой спор крупнейших светочей ума и знания, не объявляю себя обязательным сторонником того или иного мнения. Как неразрешим оказался спор семи древних городов, кому из них следует приписать честь считать себя родиною Гомера, так едва ли можно усмотреть сейчас и конец словесного турнира учёных о разуме животных.

Моя задача чрезвычайно скромна: передать вам свои личные впечатления и продемонстрировать некоторые опыты над животными, а уж вы судите сами, что представляют рассказанные мною факты – проявление ли сознательного разума или инстинктивные рефлекторные движения живых автоматов.

Однако раньше, чем приступить к изложению фактов и демонстрированию, я позволю себе несколько остановиться на определении понятия инстинкт. Как известно, точной формулировки его не дано благодаря чрезвычайной трудности разграничения, где кончается инстинкт и где начинаются разумные действия. Всё же большинство определителей сходятся на том, что под инстинктом должно разуметь бессознательные движения и поступки, подсказываемые не соответствующим умозаключением, но унаследованные от предков. Так, например, если с наступлением весны птицы приступают к сооружению гнезда, то делают это они не потому, что понимают необходимость таковой постройки и вытекающие отсюда удобства, а в силу унаследованной привычки. И самый процесс сооружения, так сказать, архитектурные познания, они также наследуют, не будучи в состоянии уклониться от раз принятого шаблона. Классическими примерами доказательства справедливости подобного положения считается наблюдение Кювье над строительными способностями воспитанного им бобра. Последний был добыт натуралистом в самом юном возрасте и вскормлен женским молоком, почему перенять архитектурное искусство от взрослых бобров он не мог. Тем не менее, достигнув определённого возраста, воспитанник Кювье, лишь только ему давали ивовые ветки, сейчас начинал сдирать с них кору, а прутья складывал в угол клетки и, накопив их достаточное количество, приступил к постройке жилища обычного для бобров типа. Другим ярким примером унаследованное™ привычки считается привычка комнатных собачек, раньше чем улечься спать, покружиться на