выкрикивать, а обе задние птички, став рядом вплотную одна подле другой, медленно наклоняют свои головы до земли и понижают пение до чуть слышного шёпота.
Почему именно так всегда заканчивают танцы эти оригинальные птички, едва ли можно сейчас подыскать удовлетворительное объяснение. Как ни гордится человечество своими знаниями, многое ещё для нас темно и непонятно. Натуралистам будущего предстоит осветить множество вопросов, а пока нам остаётся строить лишь догадки. И вот одна из них. Не есть ли танец шпорцевых чибисов такой же «священный» танец, какие мы видим у многих диких народов? Быть может, стоящая впереди птичка громко читает молитву, а задние пигалицы, положив «земные поклоны», смиренно напевают туже молитву «про себя»? Уж слишком здесь много торжественности и благоговения. Недаром жители Патагонии и Аргентины называют пляски шпорцевых чибисов «серьёзным танцем».
Дабы не увлечься перечнем танцующих птиц – а таковых множество, – перейдём к наблюдениям натуралистов за проявлением животными других душевных движений. Чрезвычайно интересна, например, любовь некоторых животных к общественным увеселениям, что особенно ярко сказывается у замечательных австралийских птичек, называемых пятнистыми шалашниками.
Величиною с нашего голубя, эти оригинальнейшие дети австралийских лесов прославились устройством особых увеселительных беседок, достигающих высоты до полутора аршин и более. И, что всего любопытнее, беседки шалашников служат им не для гнездования – гнёзда сооружаются своим чередом, – а имеют такое же назначение, как наши клубы, куда птицы собираются для совместных развлечений. По свидетельству Гуда и других натуралистов, пятнистые шалашники не довольствуются только постройкой беседок, но к прилагают много стараний кукрашению их. Обточенные водою разноцветные камешки, выбеленные солнцем косточки, случайно находимые птичками пёстрые лоскутки ярких материй усердно собираются этими причудливыми «клубмэнами» и употребляются для украшения беседок. При этом предметы украшения складываются не как попало, а в строгом порядке, с явным намерением придать украшениям известную стройность и симметричность. В противоположность гнёздам, сооружаемым ежегодно, беседки шалашников служат им по многу лет, причём украшаются беспрерывно, так, что некоторые из них представляют прямо-таки богатое собрание разных раритетов. И эти «клубы-музеи» устроены не по одному шаблону, а, по-видимому, в зависимости от вкуса строителей и декораторов, почему о наследственности приёмов украшения едва ли здесь уместно говорить.
Но в краткой лекции нет возможности хотя бы поверхностно исчерпать ту обширную литературу, что посвящена доказательству присутствия духовной жизни у животных. И поэтому я ограничусь лишь приведёнными примерами, ярко свидетельствующими об ошибочности мнения, будто животные не что иное, как автоматы. Правда, можно допустить существование танцующих автоматов или можно объяснить танцы птиц наследственной привычкой. Однако же неужели американские пигалицы, совершающие танцы обязательно втроём, по наследству научились распределять роли танцоров? Нет, здесь, несомненно, действуют и взаимное соглашение и инициатива, а уже присутствие последней ни в каком, даже самом совершенном автомате обнаружить невозможно. Итак, господа, как мои личные наблюдения, так и свидетельства людей науки убеждают, что животные одарены и различными чувствами и большой долей индивидуальности, а также находчивостью, инициативой и другими свойствами, присущими не одному только венцу творения – человеку.
Теперь я снова возвращусь к моим питомцам и поведаю, как они учили меня тем «чудесам дрессировки», за которые ваш покорный слуга так часто срывал громы аплодисментов.
Вот мой милый концертант Петя. Стоит мне только попросить его: «Петя, спой!» – как петух мигом захлопает и прокричит своё «ку-ка-реку».
Не правда ли, чудесно? А между тем здесь нет никакого искусства дрессировки. Мне отнюдь не пришлось прибегать к приёмам инквизиции, а требовалась лишь наблюдательность, которая и позволила мне подметить и изучить петушиный характер. Как известно, петухи не поют ночью. А так как мои представления происходят большей частью по вечерам, то я и задумался, нельзя ли петуха приучить петь в это время по приказанию.
Позвольте теперь продемонстрировать вам танцующего поросёнка. Научить его искусству танцев опять-таки помог мне он сам. Извольте взглянуть, как он вальсирует.[124]
Итак, обычно принято думать, что дрессировщик является учителем, а его животные только послушными исполнителями, а иногда многострадальными учениками. Здесь же вы изволили видеть как раз обратное. Мои питомцы были моими учителями, и мне только осталось терпеливо присматриваться к ним, внимательно подмечать их свойства и привычки, чтобы затем использовать все это для целой арены.
Впрочем, разве животные могут быть только учителями клоуна-дрессировщика? Возьмите птиц и летающих насекомых – разве не они научили нас летать и разве мы не должны продолжать ещё у них учиться, чтобы окончательно завоевать воздушную стихию? То же самое следует сказать и о животных, излучающих свет. Их светоносные аппараты расходуют всю энергию на получение света и не выделяют при этом даже одного процента тепла. Тогда как все наши световые приборы дают значительное количество тепла, что отражается на яркости света. Не мешает нам поучиться и у производительниц жемчуга – улиток. Наши фабричные подделки их дивных перлов – жалкое подражание, и, несмотря на все ухищрения человека, овладеть секретом жемчужниц нам всё-таки не удаётся.
И как в области физики и химии, так и в других областях знания немало любопытного и поучительного, в чём животные могут преподать нам интереснейшие примеры. Нет сомнения, что и проникновение в область зоопсихологии принесёт человечеству немало интересного и, кто знает, быть может, поможет нам скорее уяснить законы, управляющие нашими душевными движениями. Мир животных – это любопытнейшая, глубочайшая по содержанию книга. И кто даст себе труд всматриваться в строки этой великой книги, кто, не останавливаясь перед трудностями, слово за словом расшифровывает сокрытые в её письменах тайны, тот обогащает сокровищницу человеческого знания, а для себя лично черпает в этом полном прелести занятии величайшее наслаждение.
1912 (?)
Несколько слов о животных
Зоопсихологический этюд
Когда желают оскорбить человека, говорят: «Эх ты, животное!» Я, со своей стороны, считал бы для себя за честь быть похожим во многих отношениях на некоторых животных. Кичливому царю природы – человеку – многому следовало бы поучиться у животных. Где вы встретите у людей такую верность, преданность, признательность и честность, каку собак; идеальную любовь лебедя, который умирает от тоски по лебедихе; полную очарования, нежную весеннюю страсть воркующих голубков; однобрачие гусей, ненарушаемое за всю их жизнь. И у каких животных вы встретите Азефов,[125] Гилевичей[126] и тому подобных? Что же касается до внешних чувств животных, то они значительно совершеннее, чем у человека.
Осязание. Слон чувствует муху на толстой своей коже (тогда как человек часто бывает «под мухой» и ничего не чувствует).
Обоняние. Это одно из наиболее развитых чувств: собака отличает