это деньги. И не могу же я оставить её без привычного номера, не могу сказать: господа, мне не до веселья. У меня горе, и слёзы застилают глаза. Итак, иду. Вот уже подошли другие циркисты. Шталмейстеры готовят лошадей. Собирается публика. Наконец, взвилась палочка капельмейстера, грянула музыка. Началось представление. Сменяются номера программы. Сменяются мелодии музыки. Скоро конец первого отделения, а там уж близок и мой выход. Я сижу в уборной, накладывая последние мазки грима. И вдруг – о чудо! – открывается дверь, и в уборную влетает моя Смелка. Её приманила в цирк музыка. Ну уж и отличились же мы с нею в этот вечер! Цирк дрожал от рукоплесканий.
Именно здесь я должен отметить, что вообще музыка в руках опытного дрессировщика – одно из надежнейших средств к приручению животных. Я, например, только и стал дрессировать крыс, когда подметил удивительное впечатление, производимое на них музыкой. Подобно тому, как змеи при звуках свирели укротителя змей легко подпадают под его влияние, так и крысы очаровываются звуками флейты. Мне удавалось с помощью этого нежного инструмента приманивать самых диких крыс, которые шли на мой призыв так же покорно, как шли они якобы на зов специалистов-крысоловов, и мои выступления в этом жанре в Париже имели колоссальный успех. Таким образом, зная свойства этих мало для кого симпатичных животных, нет никакой надобности прибегать к приёмам инквизиции и ослеплять их, а можно при терпении, конечно, добиться прямо-таки чудес дрессировки с помощью флейты, лакомств и ласкового обращения. Мои крысы – вполне ручные зверьки, прошедшие высшую школу дрессировки, но, прошу убедиться, на них вы не найдёте следов варварских приёмов.
Итак, любовь к животным, внимательное наблюдение за их свойствами и привычками и изучение их психологии – лучшие и единственные руководители дрессировщика. Помимо сложности строения организмов этих, по мнению некоторых учёных, живых автоматов при ближайшем рассмотрении оказывается, что они имеют ещё и не менее сложную психику, в добросовестном изучении которой лежит верный успех того, кто решается приобщить животных к искусству.
Только что я имел честь доложить вам о тех случаях, когда мои питомцы животные проявляли исключительную привязанность как друг к другу, так и к окружающим их людям, а также сообщил вам примеры проявления животными несомненного понимания своих обязанностей.
Теперь позволю себе обратиться к трудам учёных-натуралистов наблюдателей и извлечь из них ещё более разительные доказательства того, что животные далеко не автоматы.
Прежде всего большинство авторов отмечают наличность духовной жизни у многих особей животного царства, жизни, выражающейся весьма различно. Так, у животных мы встречаем склонность, а порою и редкую любовь к музыке, чему пример всем известные певчие птицы; искусство хореографии также знакомо им, а при более внимательном наблюдении можно подметить в животном мире и другие отрасли искусства.
Перейдём к примерам.
Известный нам орнитолог[123] С. А. Бутурлин описывает следующую любопытную сцену, свидетелем которой ему довелось быть 8 июля 1905 года в бытность его на ледовитом побережье Восточной Сибири.
«Моё внимание, – пишет он, – было привлечено мелодичным кукуканием лебедя. Парочка лебедей протянула вверх по долине и подсела к другой паре, на берегу озера, почти в версте от меня. С своего возвышенного местоположения через сильный цейсовский бинокль я видел их совершенно ясно и стал наблюдать, так как собрание это меня заинтересовало: я знал, что в это время у гнездящихся пар лебедей уже были пуховые птенцы и, следовательно, птицы вряд ли собирались для брачных игр.
Каждая пара сначала сидела тесно между собою, но чуть поодаль, в сажени или больше. Затем один лебедь из вновь прибывших, по-видимому, самец, несколько приблизился ко второй парочке. Тогда один из этой последней, по-видимому, по величине также самец, отогнал его прочь, сделав за ним пешком несколько кругов вокруг птиц с приоткрытыми крыльями и протянутой вдоль земли шеей. Вероятно, он издавал при этом обычное в таких случаях шипение, которое мне, однако же, не было слышно. Когда первый самец занял прежнее место в паре, второй, отгонявший его, стал перед лебёдкой и, вытянув косвенно вверх свою шею и распустив крылья, долго громко кричал, время от времени хлопая распростёртыми крыльями, так что эти могучие удары ясно разносились по долине. При этом продолжающемся несколько секунд плескании крыльев и остальные лебеди начинали кричать и бить крыльями, а затем опять успокаивались до нового плескания крыльев, в течение полуминуты или несколько более опять разносился по долине лишь звонкий голос того лебедя, который стоял перед строем троих своих собратий.
Через 5–6 минут этот лебедь наклонил шею к земле, обошёл таким образом вокруг стоявших на месте товарищей и стал на место, то есть в их ряду, но ближе к своей подруге, чем к близ стоящей другой парочке. Сейчас же один лебедь из другой пары вышел вперёд, сделал, приоткрыв крылья и вытянув шею, несколько шагов взад и вперёд перед линией стоящих птиц, остановился лицом к ним в уже описанной выше позе и также начал звонко кричать и время от времени хлопать крыльями при поддержке в эти последние моменты и хора остальных лебедей. Было совершенно ясно, что это вроде настоящего хоровода или состязания в пении, и я сполз с обрыва в долину, надеясь подобраться к занятым этой игрой лебедям с фотографическим аппаратом, но бродящий по долине песец спугнул всю четверку птиц ранее, чем я успел пройти половину расстояния, и лебеди потянули вниз по долине и на ту сторону рукава Колымы к приморским островам дельты».
Ещё более любопытные сведения сообщает Хэдзон, наблюдавший танцы пигалиц, или шпорцевых чибисов, в Южной Америке. По его словам, приводимым, между прочим, московским профессором Н. Ю. Зографом в его труде «Животные художники», в танцах принимают участие обязательно три птички, причем, так как они всегда живут парами, самчик или самочка одной из пар летит к месту гнездовья другой пары, которая и встречает гостя радостными криками и различными приветственными телодвижениями.
Спустившись на ближайшую полянку, свободную от высокой травы и камней, танцоры становятся «в затылок», то есть одна птичка за другой, и, выкрикивая размеренные звуки, начинают быстро маршировать в такт напеваемой ими песенки. Особенно удивительно то обстоятельство, что пение их при этом не однообразно. В то время, как обе задние птички беспрерывно напевают мелодию «марша», передняя только аккомпанирует, выкрикивая через определенные промежутки отрывистые, но согласные с тоном песенки звуки. Вдоволь насладившись пением и танцами, птички останавливаются. Тогда шедший впереди танцор чуть-чуть отходит вперёд, высоко приподнимает крылья и, стоя неподвижно, продолжает громко