да ещё такого чувства, какое присуще далеко не всем людям.
Приведённые мною примеры, конечно, далеко не исчерпали всё то, чему свидетель был ваш покорный слуга. При желании я мог бы рассказать вам ещё немало любопытных наблюдений и фактов, которых за мою многолетнюю практику накопилось великое множество. Но не достаточно ли и сказанного? Не ясно ли, что помимо унаследованных привычек животные таят в себе и нечто другое, выражающееся порою в самых удивительных проявлениях. Глубокая привязанность к особям своего рода, нежная дружба между представителями резко различных классов животного мира, готовность быть полезным несчастному товарищу, трогательная заботливость по отношению своих собратьев, как, например, в случае с тем самым Героем, наконец, способность животных привязываться к ласкающему человеку, а зачастую самоотверженное их служение нам, – как хотите, всё это не позволяет мне видеть в животных лишь движущиеся машины, мало чем отличающиеся от детских заводных игрушек. Вспомните знаменитую Бари, этого деятельного члена Сен-Бернарского братства, увековечившую своё имя спасением более сорока заблудившихся в Альпах путников. Что же, она тоже была только автоматом? Или, быть может, спасать несчастных она научилась от своих предков, восприняв это наследственным путем? Почему же в таком случае не проявляли того же и в равной с нею мере другие собаки, имевшие, вероятно, общих родоначальников? Ведь, отрицая присутствие способностей, необходимо всех животных, по крайней мере одного вида, ставить и под один ранжир. А между тем, кто только занимался с животными, тот знает, что и способность их к восприимчивости далеко не одинакова и характеры так же различны, как различны характеры и у отдельных людей.
С детства занимаясь дрессировкой животных, я давно подметил это различие. И, быть может, потому достиг исключительных успехов, что зачислял в число своих учеников только способнейших, только таких, которые добровольно подчинялись моим указаниям. Артисты по призванию, вот как позволю я себе назвать моих верных помощников.
Присмотритесь, как охотно исполняют они на арене цирка все свои номера. Это не загнанные, дрожащие от одного взгляда хозяина животные, а шаловливые ученики, наперебой старающиеся исполнить моё приказание. Визг, оживление, веселый лай – вот что обыкновенно сопровождает упражнение моих питомцев, и это как на репетициях, так и во время представления.
В чём же секрет? Да в том, что я оставляю в труппе лишь наиболее восприимчивых животных и немедленно исключаю тупиц и лентяев, которые если и смогут чему-либо научиться, то только из-под кнута. Поверьте, что мой метод должен был бы применяться не в одних школах дрессировки. Тянуть лентяев и тупиц за уши до обязательного окончания ими школы – это только закрывать дорогу способным. Мусор всегда мусор, и чем меньше его, тем лучше. А кнут и палка – плохие пособники педагогии, даже и в собачьей школе.
Но виноват, я отвлёкся. Возвращаюсь к моим питомцам. Их много перебывало у меня.
Тут и милые хрюкающие чушки, и спесивые шантеклеры, и гроза прелестных дам крысы; рядом с ними гибкие кошечки, игривые собачонки, болтливые сороки, величавые пеликаны, залётные гости-журавли, обезьяны, да разве всех перечтёшь!.. Пёстрая, разношёрстная толпа от пролетариев до аристократов животного царства. И нет только в ней Митрофанушек и иных недорослей из дворян. Не хочешь учиться? Не можешь взять в толк? Не надо, прочь! Умнику – пирог, а тебя за порог. И исключаю!..
Искусство дрессировщика только тогда и может быть названо искусством, если он сумеет приручить, привязать к себе животное так, чтобы оно не ощущало желания покинуть своего воспитателя. А подрезать крылья или подчинять животное при посредстве кнута, так ведь это ж не дрессировка, а каторга. Там плеть и кандалы тоже вызывают повиновение, и тюремщик может быть искусным палачом, но ни в коем случае служителем искусства.
Время и опытность в обращении с животными в дальнейшем убедили меня в правильности моего взгляда. Помню, это было в Севастополе, где я давал представления в городском саду на открытом воздухе. Придя как-то утром в сад, я вместе с гулявшей здесь публикой любовался моим пеликаном, который сидел на выступе гранитной ограды и время от времени широко раскрывал свои белоснежные крылья. Но вот он как-то вытянулся на своих коротких ногах, взмахнул крыльями и взлетел над бухтой. Публика ахнула. Послышались крики: «Он улетит, улетит совсем». И действительно, пеликан забирался всё дальше и дальше, пока не скрылся с глаз. Не скажу, чтобы я чувствовал себя в эти минуты спокойно. Мне живо припомнилась история с журавлями[122], и я мысленно уже посылал вдогонку коварного пеликана проклятья. Прошло четверть часа, полчаса – не знаю. Публика уже несколько успокоилась, перестала смотреть в сторону моря, соблазнившего моего питомца. И внимание гуляющих уже обратилось на пришедших музыкантов, приступивших к настройке инструментов. Наконец, грянул начальный марш. А я, стараясь казаться спокойным, всё пр одолжал урывками поглядывать в сторону моря, чего-то ожидая, на что-то смутно надеясь. И ведь недаром смотрел, нет! Мои зоркие глаза заметили какую-то белую точку, она придвигалась всё ближе и ближе. Не успел оркестр закончить марш, как мой милый пеликаша возвратился в сад и опустился как раз подле меня. Долетевшие до него звуки музыки разбудили в нём чувства артиста, и, пожертвовав свободой, пеликан вернулся к исполнению своих артистических обязанностей.
Аналогичный случай имел место и в Ялте. Там после одного вечернего представления исчезла вдруг моя любимица лисичка Смелка. Вы, конечно, знаете, как свободолюбиво это прелестное животное и на какие хитрости и уловки частенько пускается оно, лишь бы только отстоять свою независимость. Недаром во все времена и у всех народов слагались поэмы в честь хитроумнейшего Рейнеке-лиса, недаром воспел его в своём бессмертном творении и величайший из поэтов – Гёте. Но моя Смелка, проявляя исключительные дарования и редкую даже для лисиц сметливость, никогда не засматривалась в лес, а дружила со всеми нами, как преданнейшая собачонка. И это не только с членами моей семьи, всячески баловавшими её, но и с разноплемёнными артистами моей труппы. Собаки и те ласкались к ней, как к лучшему другу, за что Смелка также дарила их своею любовью. И вдруг – нет Смелки. Пропала. Всю ночь и следующее утро потратили мои служащие на поиски. Однако легко ли сыскать лисицу в Ялте, примыкающей непосредственно к горам? Конечно, не нашли. И я уже махнул рукой. Вечером иду в цирк грустный. Предстоит толпу увеселять, а у самого слёзы заполняют глаза и спазмы сдавливают горло. Но что за дело публике до личных переживаний комедианта? Она идёт развлечься, платит за