другими благородными синьорами, решившими посвятить себя безвозмездному труду. Они ткали белые полотна на старинных станках, вышивали узоры на священных облачениях и плели золотые нити, способствуя пополнению монастырской казны и помогая тем самым монахиням заниматься благотворительностью. День за днем Беллина до рассвета провожала из дома Лизу, спешившую служить другим.
Беллине и самой хотелось бы сказать, что ее работа в шелкодельной мастерской тоже служит общественному благу. Но она должна была честно признаться себе, что ее мотивы весьма эгоистичны. С каждым днем ее влечение к Бардо усиливалось, Беллина думала о нем по пути домой и по вечерам, когда расстилала супружескую постель для Лизы и Франческо. Старалась выбросить его из головы и не могла.
– Мне надо домой, я должен позаботиться о жене и детях, – сказал Бардо, взглянув на Беллину большими карими глазами. – Надо сегодня закрыть мастерскую пораньше и всех отправить по домам. Не забудь на ночь запереть у себя ставни.
«Не думать о нем. Кивнуть и отвернуться», – велела себе Беллина. Но вместо этого она сжала его крепкую мускулистую руку:
– Береги себя.
А потом бросила последний взгляд на южные холмы. Быть может, где-то там невидимые за деревьями солдаты папы римского прямо сейчас надевают кольчуги, поят боевых коней и точат мечи. Вглядываясь в дымку на горизонте, Беллина попыталась это себе представить. Вернутся ли Медичи во Флоренцию? Сейчас, когда Содерини собирался бежать из города, а Престол Святого Петра занял представитель рода Медичи, их успешное возвращение казалось весьма вероятным.
* * *
– Она только и делает, что марает грязью наше имя!
Беллина замерла в коридоре неподалеку от входа в гостиную. От гневного вопля матери Франческо у нее волосы встали дыбом. Неужели это говорят о ней?..
– Полно вам, матушка! – донесся голос Франческо. – Лиза всегда была верной и добродетельной женой, это всем известно.
Беллина вздрогнула. Нет, речь не о ней. Недавно прошел слух, что младшая сестра Лизы принимала мужчин у себя в обители Сан-Доменико. Теперь весь город увлеченно обсуждал, как тайные воздыхатели пробирались к ней через брешь в монастырской стене.
– Подумать только, и в этот же монастырь ты отправил свою старшую дочь! – продолжала бушевать старуха. – Страшно представить, что скажут ее сестры во Христе!
Франческо презрительно фыркнул:
– Ничего они не скажут, даже если захотят, потому что Лиза проводит там много времени, а вдобавок к тому мы за несколько лет не раз делали им щедрые пожертвования. Монахини поостерегутся лишиться такого источника финансирования.
Беллина украдкой проскользнула в гостиную. Там царил полумрак – ставни были наглухо закрыты из-за невыносимого зноя и угрозы уличных мятежей. Уже несколько дней сторонники самых разных политических фракций затевали раздоры, буяны швырялись мусором в окна, устраивали поджоги, на каждой площади что-нибудь горело, и у Беллины вся одежда, волосы и кожа пропахли дымом, хоть она и старалась пореже покидать помещение. Но даже так, в полумраке, она сумела рассмотреть изможденное и осунувшееся лицо Франческо.
Его мать грозно нацелила палец на Лизу:
– То, что твоя сестрица навлекла позор на всю семью Герардини, – еще полбеды. Куда хуже другое – твоя дочь живет в том же монастыре, и она носит фамилию Джокондо. Мы не можем так рисковать!
Беллина подумала – и как это Лизе удается сохранять столь завидное спокойствие, когда вокруг бушуют такие громы и молнии?
– Я потрясена не меньше вашего, матушка, – произнесла Лиза. – Но моей вины тут нет.
– Разумеется, нет, – закивал Франческо. – Все скоро забудется.
В открытую створку двери вдруг постучали, и на пороге возник Алессандро, бледный и взволнованный – Беллина заметила, что у него трясутся руки.
– Синьор… – выговорил он, – там… люди пришли. Хотят вас видеть.
– Что за люди? – обернулся к нему Франческо, и повар понизил голос.
– Они сказали… – начал он, но продолжить ему не дали – в этот самый момент несколько гвардейцев Синьории, здоровенные парни с мечами наголо, прогрохотав по лестнице, ворвались в гостиную:
– Франческо дель Джокондо! Вы арестованы от имени Синьории по обвинению в измене Флорентийской республике!
Лиза ахнула и в отчаянии взяла мужа за руку.
– По обвинению в измене?! – возопила мать Франческо; Беллине на секунду почудилось, что у старухи сейчас подогнутся колени.
– Это ошибка! – воскликнула Лиза. – Кто выдвинул обвинение?
Но гвардейцы ей не ответили. Они схватили Франческо за локти с двух сторон и повели его к выходу. Франческо не пытался сопротивляться, он лишь обернулся к Лизе и процедил сквозь зубы:
– Они не смогут меня долго держать.
Его мать тем временем, похоже, пришла в себя и обрела силы – она бросилась за гвардейцами вниз по ступенькам, вереща и колотя их по спинам кулаками.
– Иди к Фабиано, нотариусу, который работал с отцом мастера Леонардо да Винчи! Он знает, что делать! – успел еще крикнуть Лизе Франческо, пока его тащили к выходу.
Леонардо
Между Флоренцией и Римом, Италия
1512 год
– Тут целых две старые клячи, если вы не заметили! – кричу я Салаи и Мельци, которые скачут верхом впереди меня.
На вершине холма, с которого открывается панорамный вид на зеленые холмы, Салаи оборачивается и смотрит, как моя кобыла неловко ковыляет по камням.
– Не спешите, маэстро! – призывает он меня. – Мы же не хотим, чтобы ваши картины пострадали!
Мы везем сундуки с деревянными панелями, мои работы за долгие годы. Здесь «Иоанн Креститель» – Салаи печально говорит, что хотел бы и сейчас выглядеть так же; «Леда и лебедь», с которой я все еще вожусь, и портрет Лизы, жены Франческо дель Джокондо. Эти картины проделали путь из Милана во Флоренцию и обратно множество раз. А теперь они направляются вместе с нами в Рим. Я со своей скромной свитой снова еду на юг.
Сколько лет я рассылал письма сильным мира сего, но не поставил бы и ломаного гроша на то, что когда-нибудь сам папа римский удостоит меня вниманием, а глядишь ты – именно его святейшество и выманил нас из уютной виллы семейства Мельци на берегу реки Адда в Ломбардии. А коли уж понтифик призывает тебя в Рим, ему, я считаю, нельзя отказывать, кем бы тот понтифик ни был, пусть даже одним из Медичи. Так или иначе, он обещал поселить нас в роскошных покоях по соседству с папскими.
Однажды вечером, на закате, мы проскользнули как тени во врата Флоренции. Салаи и Мельци я строго-настрого велел никому не рассказывать о нашем здесь пребывании. Несколько славных дней я наслаждался тишиной и покоем в доме моего дядюшки, отлучаясь в город лишь для того, чтобы забрать деньги