руками, волосами, улыбкой… Как экспериментировал с кистями разного размера и собственными пальцами… И как признаться ей, что в числе скромного на сей раз количества вещей я привез этот портрет с собой во Флоренцию?
– Конечно же я помню о вашем портрете, синьора.
Она опять кивает:
– Мне бы хотелось увидеть законченную работу и преподнести ее мужу. Это будет для него приятный сюрприз. Видите ли… – продолжает она, – после долгих… смутных времен Франческо избран в коллегию Синьории. Я бы хотела порадовать его своим портретом.
Что ж, это вполне естественно. Роскошь на моей родине опять в чести, даже больше, чем до изгнания Медичи из города десятки лет назад. Даже служанки, такие, как женщина, которая пришла с Лизой, разодеты не хуже купеческих жен.
– Вы, должно быть, очень гордитесь супругом, синьора. Но портрет… – Меня вдруг одолевает приступ кашля, и я заставляю себя говорить без запинки. – Я его так и не закончил, знаете ли.
– Да-да, – говорит она. – Я подумала, мы можем провести несколько сеансов, чтобы вы его закончили и я вручила бы готовую картину Франческо в день его официального вступления в должность приора.
– О, как мило. – Я барабаню пальцами по коленке. – Прекрасная идея. Да…
Я изо всех сил стараюсь не смотреть на дверь своей спальни. Если бы синьора туда заглянула, она увидела бы искомый портрет прямо напротив входа. Как только она уйдет, я побегу туда, чтобы внести в ее облик десяток изменений – теперь, когда я увидел ее вновь во плоти, я знаю, что нужно исправить.
– Прошу меня простить, синьора, но портрета здесь нет, – говорю я. Надеюсь, по моему лицу она не догадается, что это откровенная ложь. – Видите ли, я оставил его в своей мастерской в Риме.
Часть 9
На север
Анна
Монталь, Франция
1944 год
Анна осторожно развернула бархатную ткань и поднесла панель из тополя к окну кабинета Рене. Возраст панели насчитывал почти четыре с половиной века. Марсель вздохнул восхищенно. На этот раз Анна не смотрела на синьору с загадочной улыбкой – ее взгляд был обращен к брату, она наблюдала за гаммой эмоций на его лице: удивление, зачарованность, непередаваемый благоговейный трепет. Она уже видела это на лицах многих людей, приходивших в Лувр. Этот самый портрет обладал сильной и необъяснимой властью что-то менять в душе тех, кто его видел. Каждый становился немного другим под впечатлением от него.
– Боже… – выдохнул Марсель. – Значит, вот что ты спасала, колеся по стране, с того самого дня, как покинула Париж?
Анна кивнула:
– Да, и множество других сокровищ.
– Знаешь, когда мы с товарищами впервые услышали об эвакуации художественных ценностей из Лувра, нам это показалось… В общем, несмотря на то что я и сам успел немного поработать в музее, никак не мог уяснить, зачем тратить столько сил на какие-то там экспонаты, когда идет война и повсюду столько страданий и смертей. Но сейчас…
– Я тебя понимаю.
Пьер подошел к камину и подбросил в огонь поленья, а Анна и Марсель все смотрели в лицо Моне Лизе. За окном пошел снег, завертели сальто акробаты-снежинки. Возле камина стопкой лежали старые газеты, в которых слухов и домыслов было не меньше, чем фактов. Анна надеялась, что статьи в самых свежих выпусках не врут, а значит, союзники действительно отбросили фашистов на север и на восток, Париж снова принадлежит французам, и теперь уже свободна вся Франция, оккупанты изгнаны из Люксембурга и Бельгии, немецкий город Ахен взят союзными войсками, а Италия вот-вот капитулирует. Можно ли уже позволить себе поверить в то, что война не сегодня завтра закончится? Анна покосилась на Пьера – пожилой охранник, неуклюже наклонившись, комкал пожелтевшие газетные полосы и кидал их в огонь.
Сейчас главным для Анны было, что Марсель жив, здоров и стоит рядом с ней.
– Она бесподобна, – сказал брат, все еще глядя на «Мону Лизу». – Но есть в ней какая-то печаль, мне кажется. Да?
– Да, я тоже всегда так думала.
– Когда вы повезете ее в Париж?
– Рене говорит, нам нужно собраться за несколько дней. Мы уже поднаторели в быстрых сборах и спешных отъездах, – улыбнулась Анна. – Надеюсь, на этот раз у нас будет достаточно грузовиков и в кузовах хватит места. – Она взяла Марселя за руку. – Едем с нами.
Он помедлил с ответом.
– Сначала мне надо вернуться в лес.
– Конечно, как я не подумала, – покачала головой Анна. – Ты должен взять с собой Шопен.
Марсель кивнул:
– Ее зовут Сара.
– Сара, – повторила Анна. – И ты ее любишь.
Брат заулыбался:
– Лучше расскажи о себе. Столько времени прошло. Ты встретила свою любовь на войне? Насколько я заметил, как минимум один макизар от тебя без ума. – Его улыбка стала еще шире.
– Если ты про Этьена… – Анна покраснела и почувствовала знакомую смесь влечения и нерешительности, которую всегда испытывала в присутствии Этьена. – У него есть Амели. Я не разлучница.
Вдруг она воспряла духом – легко вспомнилась та ночь в Лок-Дьё, и лихорадочная надежда в темных глазах итальянского шофера, и тепло его губ на ее губах. Анне отчаянно захотелось вернуться в Париж.
– Встретила ли я свою любовь? Наверное, да, пусть и ненадолго. По крайней мере, когда-то я так думала. Но возможно, мне это приснилось.
– Тогда, может быть, ты останешься с нами? – спросил Марсель. – Даст бог, скоро мы тоже будем в Париже.
Анна покачала головой:
– Нет. Мой долг – проследить, чтобы экспонаты благополучно добрались до Лувра.
Леонардо
Французские Альпы
1516 год
Я кутаюсь в шерстяной плащ, получше прикрываю шею. Наш караван преодолевает очередной горный перевал. Светло как днем – холодное лунное сияние заливает снежный ландшафт, превращая ночной мир в рисунок с градациями серого. Вся красота, основательность и краски альпийских пейзажей обращаются в игру теней.
Порыв холодного ветра толкает меня в грудь, я невольно втягиваю в себя студеный воздух – тяжко, с присвистом. Знакомые городские запахи остались далеко позади вместе с их источниками – гниющим на площадях лошадиным дерьмом, прогорклой водой из лоханей для стирки, батальоном зловонных красильных чанов, что выстроились на берегах реки. Знаю, у таких, как я, судьба тесно связана с суетливыми городскими улицами-закоулками, но в свои преклонные годы я питаю к ним стойкое отвращение. Города – средоточие всех самых низменных пороков и несчастий рода людского.
А здесь, в странном, продуваемом ветрами, населенном тенями мире, все это кажется беспредельно далеким. Господь словно бы выбрал это место для того, чтобы создать шедевр. Отвесные склоны,