уважаю. Ты говоришь о праве и об ответственности. Но ты не можешь не понимать, какая ответственность ляжет на тебя при роковом стечении обстоятельств из-за бумажки, без которой вполне можно обойтись.
Надя гневно сверкнула глазами на старшую сестру, чья осторожность, похоже, казалась ей трусостью.
– Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, – произнёс Виктор мягко, но с глубокой убежденностью. – И я благодарен тебе за то, что не щадишь моё самолюбие. Это очень правильно. Обещаю, что подумаю над твоими словами.
Валентина посмотрела на него с сомнением.
– Остаётся надеяться, что ты говоришь это не для моего успокоения, – заметила она.
Виктор перевёл разговор на другую тему.
– У меня к тебе будет ещё одно поручение, – обратился он к Наде. – Ты упомянула об отъёме скота у населения. Сможешь разузнать, где держат отнятый скот, как собираются транспортировать и в какие сроки? Узнай об этом как можно больше. Договорились?
– Хорошо, Виктор! – с готовностью согласилась Надя.
Когда стали прощаться, Надя не могла так просто отпустить его и вышла провожать во двор.
– Я считаю, Виктор, ты абсолютно прав насчёт комсомольских билетов! – тотчас же выпалила она. – Если речь идёт о подпольной комсомольской организации, то трусам в ней не место. А каждый, кому хватит смелости в неё вступить, будет хранить свой комсомольский билет как зеницу ока.
– Верно, Надюша! Я же сказал, что ты большая молодец! – похвалил её Виктор. – Но и Валентину понять можно. Ведь она твоя старшая сестра.
– Ты хочешь сказать, что это она из-за меня?
Но Виктор не проронил больше ни слова. Только тепло улыбнулся и крепко пожал Наде руку на прощание.
Всю обратную дорогу Виктор думал о Валентине и Наде. Вернее, не о них самих, а о том, что стояло за отношением каждой из них к предмету спора. На первый взгляд казалось, что Валя действительно боится за свою младшую сестру с её юношеским максимализмом, доходящим до ребячества, который Валентина подозревает и в Викторе. Ведь её слова можно понять так, что она опасается найти в нём ложное честолюбие, а вернее сказать, тщеславие, которое в её глазах одно только и может стоять за готовностью так неоправданно рисковать самому и подвергать риску членов организации.
Валентинины слова задели Виктора. Не значило ли это, что в них была определённая доля истины? Но горячая Надина поддержка, её смелая речь тоже содержали в себе зёрна истины. Да, пусть это игра с огнём, но разве есть лучший способ привлечь молодёжь к подпольной работе, чем пробудить в ней азарт борьбы? Азарт и риск всегда идут рука об руку, а без азарта не будет той отваги, того бесстрашия, с которыми только и можно совершать по-настоящему великие дела.
На Надином примере Виктор видел, что смелые и гордые ребята и девчата, те, кто не способен согнуть спину перед фашистской нечистью и её приспешниками, именно сейчас, как никогда, видят в комсомоле ту единственную организацию, которая сплотит их и поднимет на борьбу. Даже такие, кто до оккупации смирился с тем, что его заслуг не хватает, чтобы кто-нибудь из авторитетных комсомольцев дал ему рекомендацию, теперь жалели об этом, как явствовало из слов той же Нади. И Виктор был уверен, что она – скорее правило, чем исключение. Он чувствовал себя просто обязанным дать таким ребятам шанс здесь и сейчас.
Ведь что далеко ходить, взять хоть Серёжу Тюленина. Его, слишком хорошо известного всему Шанхаю драчуна, до войны многие считали хулиганом, и, как оказалось, до самой оккупации никто за него так и не поручился. Но сейчас Серёжа делом доказал, что достоин стать комсомольцем, куда более достоин, чем многие из тех, которые относились к нему предвзято. И уж конечно Тюленин не понял бы Виктора, если бы тот сообщил ему, что, дескать, хоть Сергей и заслужил комсомольский билет, но из соображений заботы о его же, Сергея, безопасности получит его только после освобождения от оккупации. Во-первых, такая забота будет воспринята не иначе как оскорбление. А во-вторых, до конца оккупации нужно ещё дожить.
Эта мысль, которую Виктор предпочёл бы прогнать подальше, тем не менее была естественна. Готовность к смерти – необходимое условие для участия в подпольной организации. Именно таков был основной смысл клятвы верности, которую Сергей уже дал. Комсомольский билет будет лишь её подтверждением. Всё это так очевидно, что, казалось бы, тут не о чем и раздумывать. Если бы Виктор не пообещал этого Валентине, он вовсе не стал бы мысленно оправдываться перед ней.
Но оправдываться – заведомо проигрышная стратегия: ведь, чтобы оправдываться, нужно чувствовать себя виноватым. И перед глазами Виктора вставало серьёзное лицо Валентины, её пристальный взгляд проникал глубоко в душу, её слова звучали одновременно с укором и сочувствием: «Мне очень бы не хотелось, чтобы однажды ты горько пожалел о том, что не послушал меня». Это была та самая мысль, которую она хотела, но не осмелилась произнести ему в лицо, однако он прочёл её по Валиным глазам.
Только степной ветер овевал его незримыми крыльями, а лучи осеннего солнца касались бережно и ласково, так, что верить в свою удачу было по-прежнему легко.
Новые неотложные задачи
Не прошло и пары дней после посещения Виктором Изварино, как новость понеслась уже и по Краснодону: оккупационные власти приказывают хозяевам домашнего скота сдавать по три литра молока с коровы ежедневно. Так же, как в Изварино, в Краснодоне текст приказа вывесили перед зданием управы, и так же за неуплату этой дани владельцам грозил отъём скота. Первые коровы были отняты уже через сутки после появления приказа. Глухой ропот прокатился по всему Краснодону. Хотя скот держали в основном на окрестных хуторах и окраинах городка, в сердцах жителей закипела глухая ненависть. Ненасытные кровопийцы, мародёры, бандиты с большой дороги – самые безобидные эпитеты, какие можно было слышать в адрес оккупантов и их приспешников полицаев. Именно в эти дни, когда по городу начали активно распространяться листовки со сводками, опровергающие ложь фашистской пропаганды, люди поняли, что власть оккупантов куда менее устойчива, чем кажется. Тем больше возмущали народ эти грабежи.
На первом же заседании штаба Виктор поставил перед своими товарищами вопрос о срыве фашистского плана. Ребята поддержали его.
– Это правильная мысль! – решительно высказался Иван Земнухов. – Что мы будем за подполье, если позволим этим грабителям угнать в Германию отнятый у наших людей скот? Наше население будет голодать, а фрицы – пить молоко и жрать мясо? Ведь по три литра с коровы отдавать