Помню, на Серпуховке упала первая торпедная бомба, и содержимое домов вылетело на улицу: скатерти, щетки, самовары. В воздухе кружились облигации. На трамвайных проводах висели простыни. У одного дома снесло, как срезало, половину, и обнажились комнаты — в одной, на высоком этаже, у стенки — кровать, а под кроватью живой ревущий ребенок. Жуть.
Почему бомбили Серпуховку? Кремль близко, к нему подбирались. На Серпуховке также два хлебных завода, а на Житной, рядом, — склады зерна. Немцы хотели полным голодом взять. Эвакуировали всех евреев и звезд первой величины. Часть труппы оставалась. Уезжая, Суламифь Мессерер говорила:
— Остаются те, кто хочет встретить немцев.
Мне, тогда совсем еще девчонке, это высказывание показалось обидным и несправедливым: многие остались по решению дирекции театра. Москву была пуста, но в Москве Сталин, дипломатические миссии, армейские подразделения и просто люди, которые по тем или иным причинам не могли уехать.
Москва была пуста, но Большой театр открылся в декабре 1941 года в своем филиале.
Сталин бывал часто. Вначале это лихорадило труппу — привыкли. Вообще создалась какая-то нервно-веселая, возбужденная атмосфера. В зале на спектаклях бывало много иностранцев — дипломатов, много летчиков, танкистов. Главная сцена Большого открылась к лету сорок третьего года, часть труппы вернулась из Куйбышева.
Я в сорок первом как раз закончила балетную школу и начала танцевать на сцене. Вокруг вспыхивали романы.
Моя подруга Валя М. была в жгучем романе со знаменитым авиаконструктором. Она звонила ему, он присылал машину, и все мы, ее подружки, ехали в Серебряный бор купаться — летом сорок второго.
Другая моя подружка однажды говорит мне:
— Хочешь, поедем кататься? Сегодня. Пригласил один человек. На вид очень приличный. В шесть подойдет машина.
Я побоялась, а она поехала. И завезли ее к Берии. У нее в тюрьме сидели родители, и она через Берию добилась их реабилитации. Квартиру через Берию получила.
Многие артистки балета, миманса заводили романы с иностранцами. Как придет какая в лаковых туфлях или заграничном платье, всем ясно: дипломата подцепила.
Спектакли? «Коппелия», «Дон Кихот», «Лебединое озеро».
Сталин любил оперу. Ходили слухи о его увлечениях в разные годы знаменитыми певицами Большого театра Натальей Шпиллер и Верой Давыдовой.
Обе певицы-долгожительницы. Вера Давыдова выступала в наше время по телевизору и рассказывала об ухаживаниях Сталина, о его предложении руки и сердца. Предложение испугало ее — она была счастлива замужем и отказала вождю народов, сославшись на крепкий брак и свою к вождю верноподданническую любовь, несовместимую с бытовой любовью.
Сталин любил не только оперу. Его любимым балетом было «Пламя Парижа», — продолжает В.Б. — В этом балете блистала Ольга Лепешинская. Вообще, тогда было ее время — она танцевала всюду, на всех самых важных концертах.
Никогда не забуду — Новый 1944 год в ЦДРИ. Мы с подругой попали туда и сидели за столиком рядом со знаменитостями. Боялись идти танцевать, прятали ноги под столом — у нас не было хороших туфель. И в центре внимания Ольга Лепешинская — яркая, в ослепительном платье, а рядом с нею генерал НКВД с красными лампасами на брюках — Райхман.
Поняв пристрастие Сталина к Большому театру, группа артистов написала ему о плачевном состоянии: нечего надеть, нет костюмов, инструментов. По его распоряжению нам прибавили зарплату: я стала получать не 500 рублей, а 1400.
Вообще, еще в тридцатых, учась в балетной школе, я знала, что Большой театр находится на попечении высших мира сего — кремлевских вождей. Тогда бывал в кулисах Карахан. У него был роман с примой-балериной. Она нам говорила:
— Я буду ездить в ЗИСах, а вы — смотреть.
Через год его репрессировали.
Над балетной школой шефствовал Енукидзе, он присылал в школу конфеты, печенья, устраивал в школе роскошные елки с подарками. Когда это все появлялось — то означало: скоро прибудет и он. Я была еще маленькая, но сплетни о Енукидзе и старших девочках — помню.
В войну много работали. Когда открыли и Большой, и филиал, то мне часто приходилось прямо в гриме перебегать по улице из одного театра в другой, из одного спектакля в другой. Благо — близко. Столько всякого говна перетанцевала!
* * *
Военные годы высветили женские фигуры, так или иначе приближенные к Кремлю. Певица Лидия Русланова — крупная, высокая, выразительная женщина. Знаменитая исполнительница народных песен. После войны ее посадили в тюрьму вместе с мужем, генералом Крюковым. Ходили слухи, что оба попали за решетку не зря и не случайно: много награбили в Германии — навезли уйму драгоценностей и вещей из немецких дворцов.
Лишь спустя двадцать лет я случайно получила некоторое разъяснение своим вопросам.
Екатерина Сергеевна, вдова маршала Катукова, рассказывает:
— Лидия Андреевна и ее муж были большими друзьями маршала Жукова, дружили домами. В День Победы мы с мужем были приглашены маршалом Жуковым на обед перед вечерним торжественным приемом в Кремле, у Жуковых мы увидели Русланову и Крюкова. Они запоздали из-за концерта. Их встретили весело, шумно, усадили на почетные места — рядом с хозяином.
Лидия Андреевна попросила слово для тоста. Она поздравила Георгия Константиновича с Днем Победы (гостями на этом обеде были все командующие армиями I Белорусского фронта), говорила и о жене Георгия Константиновича — Александре Диевне, верной спутнице, вместе с ним перенесшей все тяготы военной службы, подарила Александре Диевне красивую брошь, отколов ее от своего платья. Это было так естественно, и так похоже на Лидию Андреевну — широкую, открытую натуру.
В те же дни у Лидии Андреевны вдруг отобрали орден Отечественной войны — якобы он был вручен ей незаконно. Почему-то быстро забыли о концертной деятельности Лидии Андреевны во время войны: она шла со своими песнями вместе с войсками по фронтовым дорогам, вдохновляя бойцов и командиров. Почему-то забыли, что Лидия Андреевна в те трудные дни отдала свои личные сбережения на строительство танков и самолетов. Забыли о замечательном концерте Лидии Руслановой у стен рейхстага. У артистов тоже был свой боевой путь, который они закончили в поверженном Берлине. Рядом с автографами солдат на стенах и колоннах рейхстага были имена многих артистов. Лидии Андреевны тоже. В те дни народ называл Русланову: «гвардии народная артистка».
Отобрали орден…
Немного позже Жуков отмечал свой день рождения. Наша служба проходила за границей, и мы с Михаилом Ефимовичем не были в числе приглашенных. У Георгия Константиновича к этому времени уже назревали неприятности, он все же разослал приглашения своим многочисленным друзьям. Но крысы бегут с тонущего корабля: никто из приглашенных не явился. За праздничным столом сидели двое — Георгий Константинович и Александра Диевна. Когда приехали Лидия Андреевна с мужем (единственные гости маршала Жукова), Георгий Константинович сказал Лидии Андреевне, что он было подумал, и она не захотела поздравить его с днем рождения. Русланова ответила: — Я простая русская женщина и за таким прославленным полководцем босая пешком до Сибири дойду.
Лидию Андреевну арестовали на гастролях в Саратове. В Москву ее везли самолетом уже как преступницу.
* * *
Вернувшись из заключения, Лидия Андреевна рассказывала: во время следствия от нее добивались, чтобы она как-то оклеветала Георгия Константиновича. Но она этого не сделала, ибо понятия не имела ни о какой-либо деятельности Георгия Константиновича против советской власти.
В следствии по «Делу» Лидии Руслановой все обстояло так, как рассказывала Катукова. Я читала «Дело», и мне показалось интереснее передать здесь рассказ современницы, чем снова мучить читателей идиотски-преступными допросами.
Зоя Федорова. И о ней вспоминает Екатерина Сергеевна Катукова:
— Зоя жаловалась, что о ней ходят слухи, как об американской шпионке. Я тоже слышала это.
Однажды Зою пригласили в гости к Берии. Прислали машину, и она вместе с офицером поехала на вечер, где, как объяснил ей офицер, будут и другие приглашенные. Ее привезли на дачу. Провели в столовую. Стол накрыт на двоих.
— Где гости?
— Не волнуйтесь, будут, — сказал офицер и исчез.
У Зои была грудная дочка, которую она родила от американца. Подходило время кормить, молоко распирало грудь, начинала болеть голова, нервы были на пределе. Вошел Берия. Все поняв, Зоя сказала:
— Если других гостей не будет, отправьте меня домой.
— А вдвоем мы не договоримся?
— У меня молоко в груди перегорает. Ребенка надо кормить, а не глупостями заниматься.