Так вот, все эти женщины были работниками разведки, ее агентами и информаторами. И связь с ними поддерживал только Лаврентий.
У него была феноменальная память.
Все свои служебные связи, в том числе и с этими женщинами, он хранил в своей голове. Но когда этих сотрудниц начали спрашивать о связях со своим шефом, они, естественно, заявили, что были его любовницами. Не могли же они назвать себя стукачками и агентами спецслужб…»
Оставим до времени эту точку зрения Нины Теймуразовны, она нам еще пригодится.
Рассказывает Надежда Ивановна Ворошилова:
«О Берии и его темных делах с женщинами ходили самые разные слухи. В таких случаях думаешь: может, врут? Но со мной однажды произошло. В сорок втором году. Шла я по улице с Валей, племянницей Климента Ефремовича. Она к себе на работу в ТАСС, я — домой, в Кремль. Пристала к нам черная машина. Медленно едет следом, у обочины тротуара. Останавливается. Выходит из нее гэпэушник — и к нам. Вернее, прямо ко мне:
— Девушка, я вас знаю.
— Откуда?
— Мы вместе с вами отдыхали.
— Не помню.
Он что-то начинает лепетать. Валя тут сворачивает к себе в ТАСС, а я иду. Молчу. Он не отстает.
Тогда уже ходили разговоры о разврате Берии и о том, что его полковники умыкают красивых женщин прямо с улиц. Я так и подумала, что этот из бериевских. А кто еще может быть?
Я убыстряю шаг.
Он за мной.
Машина едет рядом.
Я почти бегу, и он почти бежит, и машина убыстряет ход.
Люди оборачиваются.
Мне, главное, добежать до Кремля. Там он наверняка отстанет.
Добегаю. И верно, как только вошла в кремлевские ворота, никого за мной нет.
Я пришла домой, перевожу дух. Рассказываю Екатерине Давидовне. Думаю, она будет смеяться. А она понимающе смотрит на меня, и в глазах у нее ужас:
— Берия… Молчи! Молчи! Никому ни слова!»
— Разве не странно? — спрашиваю я Надежду Ивановну. — Неужели жена всемогущего или почти всемогущего Ворошилова могла в сорок втором году бояться какого-то, всего четыре года назад приехавшего работать в Москву Берии?
— Все тогда его боялись. У всех что-то было неладно в семье. Сталин и НКВД сделали так, что каждый человек себя чувствовал виноватым. В чем — неизвестно. Независимо от положения в обществе. У всех кто-то сидел в тюрьме. У Ворошиловых мои родители были изъяном, у Кагановича — его брат, у Буденного — жена, певица Михайлова. Каждый должен быть запятнан — вот в чем состояла политика.
— А если бы вы вошли в контакт с тем гэпэушником?
— Зачем? Он, узнав, что я сноха Ворошилова, сам отлетел бы пулей.
— Но почему же тогда испугалась Екатерина Давидовна?
— Безотчетный страх.
* * *
Уже известный нам Тадеус Уиттлин не жалел красок в описании бериевских похождений, зная, что западному читателю только подавай «клубничку». Он сделал попытку дать некий собирательный образ злодея, которому все позволено, и некую собирательную ситуацию злодейства:
«Обычно машина Берии останавливалась у Театра Красной Армии. Там недалеко была женская школа. Ученицы расходились с уроков. Берия, как черная пантера за оленятами, наблюдал за ними. Когда замечал пухленькую девочку 14–15 лет, розовощекую, с влажными губами и ослепительно белыми зубами, он указывал на нее кивком головы. Полковник Саркисов, высокий, худощавый человек, подходил к девочке, отдавал честь, просил следовать за ним. Берия из машины наблюдал в бинокль, как ужас в глазах жертвы нарастал, и это доставляло ему огромное удовольствие. Девчушка понимала, что спасения нет. Она отделялась от группы ошарашенных сверстниц и, поникшая, как рабыня, шла за истязателем. Когда она садилась рядом в машину, Берия даже не глядел на нее, он знал все, что будет: рыдания, целования его рук, ботинок, просьбы отпустить.
Держа девочку за руку, Саркисов вталкивал ее на Лубянке в кабинет Берии, который садился за стол и тихо требовал, чтобы девочка разделась. Если она прирастала к полу, дрожала и ревела, Берия вытаскивал кнут из ящика и ударял девочку по икрам ног. Она могла кричать сколько угодно: в его кабинете все кричали и плакали — никто не смеялся. Он повторял приказ раздеться. Сдавшись, она раздевалась. Он бросал ее, голую, на диван, сминая своим весом. Если инстинктивно она сжимала ноги, он левой рукой брал ее за волосы и бил головой о деревянный подлокотник дивана. Девочка сдавалась. Наступал радостный миг для Берии, когда он входил в молодое невинное тело, словно разрывал его. Девочка кричала — он целовал ее слезы, катившиеся из молодых невинных глаз. Дефлорировать, то есть лишить невинности молодое женское тело, было для Берия высшим наслаждением. Девочку тошнило от запаха водки, чеснока, гнилых зубов…
Иногда Лаврентий был более благоволив к жертве, улыбался, уговаривал, что нет смысла пугаться. Спрашивал о родителях, братьях, сестрах. Обещал послать их всех в лагеря, если она не согласится.
Иногда вместо Лубянки Берия приводил девочек в свой дом, там предлагал гостье стакан вина. После вина девочка засыпала, и он овладевал ею. Присутствие в доме жены не останавливало Берию, жене было раз и навсегда сказано, чтобы она не входила к нему в кабинет.
Бывало, девочки, использованные, выброшенные из его дома, тут же бросались в Москва-реку или вниз с крыши высокого дома».
* * *
— Позвольте, — скажет разумный, внимательный читатель, — несколькими страницами назад вы сами сделали все, чтобы устами жены Берии опровергнуть сплетню из книги Уиттлина. Зачем же вы снова обращаетесь к дезинформатору, лжецу, тем более, что манера Уиттлина описывать все так, словно он при сем непременно присутствовал, не способствует доверию?
— Да просто у меня есть возможность сравнить его сочинение с реальностью.
Девушка в коралловом платье
Это случилось с моей подругой. Моей собственной. Она старше меня на пять лет, и подружились мы с ней уже в шестидесятых.
В каком-то разговоре, не помню как, возникло имя Берии. И она, простая московская, далеко не кремлевская женщина, сказала: «А ведь я побывала в его лапах, когда была девчонкой».
Рассказала все, как было. В подробностях.
Прошли годы. Естественно, все мы давно забыли о том разговоре, и вот сегодня, сидя над этой книгой, дойдя до главы о женщинах Берии, я вдруг вспоминаю, что моя, моя, моя подруга, близкая моя была в его вертепе. Упущу ли возможность? Нужно только повторить рассказ под магнитофон.
Звоню. Беру с места в карьер:
— Слушай, мне нужно одно твое воспоминание.
— Господи, откуда они у меня?
— Есть, есть. Одно страшное воспоминание из молодости.
— Ах, это! Зачем?
— Пишу книгу о женщинах Кремля.
— А я при чем?
— Мне нужно повстречаться с женщинами, которые попадали в лапы к Берии. Ты помнишь подробности?
— Разумеется. Только…
— Да, да, понимаю. Имя заменю. Фамилию не скажу. Некая Верочка.
— Андрей не знает. (Это муж, с которым прожито тридцать лет.)
— Правильно. Зачем ему знать? Его тогда не было в твоей жизни. Когда можно приехать?
— Хоть сейчас.
И вот мы сидим в Москве девяносто первого года со всеми ее сегодняшними особенностями, и подруга моя вспоминает:
— Был конец июня или самое начало июля пятьдесят второго года. Мне исполнился двадцать один год. Я только что получила диплом об окончании института иностранных языков. Выдавали нам дипломы в школьном здании, на улице Щусева. Три подружки, веселые и счастливые, мы вышли на улицу, завернули за угол, перешли дорогу, пошли по улице Качалова к Садовой.
Я была в коралловом платье в мелкий белый цветочек, нитка жемчуга на шее. Не знаю, какая я была красавица, зубы у меня были белоснежные. Особенные. Все их замечали. Ну и улыбку, конечно.
Возле особняка, ну, того самого, бериевского, стояла группа мужчин, мы их, конечно, заметили, и Берию тоже, но всеми своими мыслями были так далеко от него, что, можно сказать, увидели и не увидели.
На углу Садовой и улицы Качалова мы распростились и пошли — каждая в свою сторону. Мне нужно было перейти Садовое кольцо, сесть на десятый троллейбус и доехать до Зубовской площади, где жила я с мамой в большой, замызганной коммуналке.
Перехожу. На миг у перехода останавливаюсь, чтобы пропустить идущую машину. Подходит полковник. (Это Саркисов — главный исполнитель женских поимок для Берии. — Л.В.)
— Я хочу с вами поговорить.
— О чем?
— Очень серьезный разговор. Вас приглашают в гости.
— В какие гости?
— Но вы же видели, с кем я гулял. Вы видели?
— Да, — вспоминаю я, что минуту назад я вроде бы видела Берию в группе военных.
— Этот человек хочет видеть вас. Он приглашает вас в гости.