о его ненужности нашей науке и с плохо скрываемым злорадством объяснял, что адресат никогда… никогда не будет доктором наук в нашей стране. Несправедливый цинизм этих двух конвертов у нас оценили почти все, даже не имевшие никакого отношения к науке. Ведь все знали о прекрасном начале этой истории в один и тот же весенний день, о блестящей защите двух молодых ученых, с которыми люди связывали будущее нашего института… И — вот тебе на! — ужасный скандальный конец истории в один и тот же зимний день. Было в этом акте властей нечто вызывающее и дурно пахнущее — две равноценные диссертации, два молодых ученых одинаково высокого класса, русский и еврей, грубо и демонстративно разведены по разные стороны творческой судьбы. Артура поздравляли с некоторой неловкостью, словно он виноват в провале коллеги, а Валерия утешали тоже неловко и неубедительно — мол, «вы еще докажете…», «всё впереди еще наладится…» и прочие банальности. Артур вел себя безукоризненно и солидарно — его триумф подпорчен несправедливостью по отношению к Валерию. Валерий старался держаться, не проявлять паники, даже шутил, но близко знавшие его видели случившийся необратимый надлом, такой глубокий надлом личности, который не может кончиться тихим конформистским актом — дескать, что же тут поделаешь, се ля ви… Я пытался было его утешить, предложить конструктивную линию поведения, но он отмахнулся: «Завязывать надо, Игорь Алексеевич, завязывать…» Тем не менее мне удалось организовать встречу с Валерием в квартире Арона и Наташи, где по согласованию с Ароном ту конструктивную линию предполагалось обдумать и согласовать.
Арон пребывал в тяжелом состоянии, я никогда не видел его таким — он метался между гневом и недоумением, он как будто перестал понимать происходящее. Научная школа профессора Кацеленбойгена считалась безупречной, никогда прежде не было срывов с диссертациями его аспирантов и учеников, а работу Валерия он ставил выше всех прежних работ в нашей области.
Арон твердо стоял на том, что Валерий должен подготовить обстоятельный и строго доказательный ответ на отрицательный отзыв анонимного оппонента и с этим ответом принять участие в дискуссии с анонимщиком на заседании экспертной комиссии ВАКа. Арон считал возможным переломить таким образом ситуацию и добиться положительного решения.
Я придерживался противоположной позиции: дискуссия с «черным оппонентом» бессмысленна, ибо его критика и отрицательная оценка работы Валерия политически мотивированы и не имеют никакого отношения к науке, вследствие чего вступать со всей этой компанией в борьбу, делая вид, что это научный спор, бессмысленно и унизительно.
Из головы не выходила слегка замазанная, но вполне читаемая фраза из отзыва на диссертацию Валерия: «Родственники B. C. Гуревича уже уехали в Израиль, и нет никаких оснований готовить еще одного ученого высшей квалификации для враждебного нашей родине сионистского государства». Из этого «патриотического» пассажа с антисемитским душком однозначно следовало: черному оппоненту была предоставлена для критического разбора не только диссертация соискателя ученой степени, но и секретные сведения о его семье, а именно, о дяде Валерия, подавшего заявление на выезд в Израиль. Руководители погромной операции с высокими учеными званиями и научными степенями, по-видимому, сочли нецелесообразным доводить до сведения соискателя это не вполне научное возражение оппонента и поручили секретарше, отправлявшей письмо, вымарать данную фразу, но она, секретарша, отнеслась к поручению халатно — фраза была замазана плохо и при желании читалась без труда… Меня еще кольнуло, что там, в Высшей аттестационной комиссии, не озаботились просто перепечатать отзыв, исключив из него неудобную фразу про сионизм. Впрочем, возможно, это было сделано преднамеренно — пусть, мол, гуревичи свое место знают… Конечно, я подавал свою точку зрения в очень смягченной форме, понимал, что, в конце концов, Валерию придется самому решать вопрос «быть или не быть», то есть ехать или не ехать в Москву для неравной схватки с черной сотней. Наша тройственная встреча на квартире у Арона должна была помочь ему принять правильное решение.
Перед той встречей мне удалось получить от работавшего в ВАКе приятеля копию дела Валерия. Копия имела двойной гриф секретности, во-первых, как документ секретной ваковской кухни и, во-вторых, как документ о закрытой докторской диссертации. На титульном листе дела, составленного инспектором ВАКа, помимо грифов секретности значилось:
Экз. 2, № 219506
Гуревич Валерий Семенович
1949 г. рождения, еврей, б/п.
Для читателей, далеких от совковой «аббревиатуристики», подскажу, что б/п означало «беспартийный», а еще более четко — «не член КПСС», что наряду с вынесенным на титул «еврей» давало членам инквизиторской комиссии очень важную точку отсчета для последующего «научного анализа». Далее в многостраничном тексте кондовым канцелярским языком излагались ход и результаты защиты диссертации, отзывы промышленности, сведения о практическом использовании, отзыв черного оппонента, обсуждение диссертации на комиссии. «Ба! Знакомые всё лица!» — говорил классик, а вслед за ним восклицал и я, читая это сочинение. Ба, многие знакомые лица с генеральскими и полковничьими погонами, «цвет советской науки», как любят говорить по телевизору. Знал я по публикациям и главного заплечных дел мастера, выступившего в роли черного оппонента. После раздумий решил не показывать этот документ никому, даже Арону — ничего нового в сложившуюся картину, кроме списка действующих лиц и исполнителей, он не вносил, а приятеля своего, нарушившего служебный долг, можно было ненароком подвести. Короче — на нашей тройственной встрече я выступал в роли пессимиста, который, как известно, является просто-напросто хорошо информированным оптимистом.
Арон начал наш разговор в наступательно-оптимистичной манере:
— Согласитесь, коллеги, что отзыв черного оппонента выеденного яйца не стоит, опровергнуть его аргументацию не представляет труда. Ваше дело, Валерий, отнюдь не закончено, борьба только начинается, и я уверен — вы сможете победить. Нужно противопоставить оппоненту строго научный анализ с акцептацией на новизну математических результатов и их практическую значимость. Мы с Игорем готовы помочь вам. Мой совет — готовьтесь к поездке в Москву самым тщательным образом. Им там на самом-то деле нечего противопоставить вашим результатам, которые, кстати, хорошо известны, используются и в промышленности, и в научных исследованиях.
— Арону Моисеевичу трудно возразить, — начал возражать я. — Но мне кажется, что любые, сколь угодно тонкие научные возражения будут бить мимо цели, поскольку дело это не научное, а политическое… Черные полковники разводят наукообразие, делают вид, что возражают по существу, а на самом деле просто разбавляют псевдонаучными разглагольствованиями полученный сверху политический заказ.
— Что же ты, Игорь, предлагаешь? Вообще ничего не делать, не сопротивляться, принять всё, как неизбежность…
— Отнюдь… Нужно попытаться убедить тех, кто спустил тот политический заказ ваковским службистам, убедить власть имущих, что исполнители, которым указали «попридержать», сильно перестарались