Очень красиво одевалась Нина Теймуразовна. Одно платье у нее было невероятной красоты, сшитое из двадцати пяти метров шифона. (Уж не то ли, абрикосовое? — Л.В.) Бриллиантами себя не увешивала, тогда вообще никто не вешал на себя бриллианты.
Однажды в Дрездене Нина Теймуразовна сказала мне:
— Я все смотрю и любуюсь, как вас любит Михаил Ефимович.
— А вы? — спросила. — Разве вас не любит муж?
— Я глубоко несчастна. Лаврентий никогда не бывает дома. Я всегда одна.
В Карловых Варах ее «люкс» был окружен стражей. Со всех сторон. Ей ничего было нельзя.
Она очень дружила со своим сыном…
* * *
С кем ни поговоришь, все знавшие в те годы жену Берии сходятся во мнении: она очень хороший, добрый и, по всей вероятности, несчастный человек.
Сослуживцы Нины Теймуразовны по Тимирязевской академии, где она работала, вспоминают Нину Берия добрым словом: по ее просьбе Берия принял ее учителя, академика Прянишникова, и каким-то образом были смягчены некоторые удары партии и правительства по сельскохозяйственной науке. Многого, видимо, она все же не могла сделать, следуя кремлевскому правилу для жен: не лезь куда не просят. Не высовываться!
Я расспрашивала людей, и кто-то сказал: кажется, Нина Берия жива.
Может ли это быть? Почему же, все бывает на этом свете.
Значит, она сама способна рассказать о себе всю правду? Зачем теперь ей лгать и таиться?
Я вспомнила, какими страшными эпитетами награждали ее мужа в дни его падения. Да и по сей день.
Что тогда творилось с нею, сыном? У нее есть внуки. Это заклейменное имя — пятно. А чем виновато дитя, в котором течет частица крови этого человека? Ребенок в школе может получить такой стресс от преследований, что страшно подумать. Дети жестоки.
Она жива. Значит, можно поехать к ней, расспросить ее, если она захочет говорить.
Но почему же я не еду? Почему?
Боюсь?..
Смешно сказать — боюсь. Да нет, не мистически зловещей тени ее казненного мужа. Боюсь полюбить свое старое воспоминание в лице живого человека и, таким образом, потерять чувство объективности, остроту восприятия личности через воображение. Боюсь, полюбив, размякнуть, почувствовать себя обязанной чего-то не договорить. В сущности, в каждом случае, при каждой встрече с героями этой книги я и без того попадаю в нелегкое положение: нужно сказать правду и нельзя оскорбить ни живых людей, ни память о мертвых.
И тут происходит очередное «чудо», к которому я, работая над этой книгой, уже начинаю привыкать: в газете «Совершенно секретно» появляется огромное интервью грузинского журналиста Теймураза Коридзе с Ниной Теймуразовной Берия.
Впиваюсь в текст, ища свое в строках и сквозь строки.
«Я родилась в семье бедняка», — рассказывает Нина Теймуразовна, опровергая все сплетни, слухи, легенды. Интервью взято в 1990 году. Нине Берия 86 лет. Она прекрасно говорит и по-русски и по-грузински. Живет в Киеве, в малогабаритной трехкомнатной квартире. Из дому почти не выходит. Интервью дает на грузинском языке. Это перевод:
«Особенно трудно стало матери после смерти отца. В то бремя в Грузии богатые семьи можно было пересчитать по пальцам. Время тоже было неспокойное — революции, политические партии, беспорядки. Росла я в семье моего родственника — Александра Гегечкори, который взял меня в себе, чтобы помочь моей маме. Жили мы тогда в Кутаиси, где я училась в начальной женской школе. За участие в революционной деятельности Саша часто сидел в тюрьме, и его жена Вера ходила встречаться с ним. Я была еще маленькая, мне все было интересно, и я всегда бегала с Верой в тюрьму на эти свидания. Между прочим, тогда с заключенными обращались хорошо. Мой будущий муж сидел в одной камере с Сашей. Я не обратила на него внимания, а он меня, оказывается, запомнил.
После установления советской власти в Грузии Сашу, активного участника революции, перевели в Тбилиси, избрали председателем Тбилисского ревкома. Я переехала вместе с ними. К тому времени я была уже взрослой девицей, отношение с матерью у меня не складывались.
Помню, у меня была единственная пара хороших туфель но Вера не разрешала мне их надевать каждый день, чтобы они подольше носились. Так что в школу я ходила в старых обносках и старалась не ходить по людным улицам — так было стыдно своей бедной одежды.
Помню, как в первые дни установления советской власти в Грузии студенты организовали демонстрацию протеста против новой власти. Участвовала в этой демонстрации и я. Студентов разогнали водой из пожарного брандспойта, попало и мне — вымокла с головы до ног. Мокрая, я прибежала домой, а жена Саши Вера спрашивает: «Что случилось?» Я рассказала, как дело было. Вера схватила ремень и хорошенько меня отлупила, приговаривая: «Ты живешь в семье Саши Гегечкори, а участвуешь в демонстрациях против него?!»
Однажды по дороге в школу меня встретил Лаврентий. После установления советской власти в Грузии он часто ходил к Саше, и я его уже неплохо знала. Он начал приставать ко мне с разговором и сказал:
— Хочешь не хочешь, но мы обязательно должны встретиться и поговорить.
Я согласилась, и позже мы встретились в тбилисском парке Надзаладеви. В том районе жили моя сестра и зять, и я хорошо знала парк.
Сели мы на скамейку. На Лаврентии было черное пальто и студенческая фуражка. Он сказал, что уже давно наблюдает за мной и что я ему очень нравлюсь. А потом сказал, что любит меня и хочет, чтобы я вышла за него замуж.
(Характерен глагол «наблюдает» в устах объясняющегося в любви. — Л.В.)
Тогда мне было шестнадцать с половиной лет, Лаврентию же исполнилось 22 года.
(Опять, как и в случае с Надеждой Аллилуевой, невеста несовершеннолетняя. Но не забудем — это Кавказ, женщины созревают рано. — Л.В.)
Он объяснил, что новая власть посылает его в Бельгию изучать опыт переработки нефти. Однако было выдвинуто единственное требование — Лаврентий должен жениться.
Я подумала и согласилась — чем жить в чужом доме, пусть даже с родственниками, лучше выйти замуж, создать собственную семью.
Так, никому не сказав ни слова, я вышла замуж за Лаврентия. И сразу же поползли слухи, будто Лаврентий похитил меня.
Нет, ничего подобного не было. Я вышла за него по собственному желанию».
Вот так. Приходится признать, что не всегда книги, вышедшие на Западе, содержат точную информацию. Приходится признать, что приснились Тадеусу Уиттлину Сухуми, три вагона для Берии и акт изнасилования.
Или кому-то другому приснилось. Уиттлин лишь пересказал чужой сон.
А если Нина Берия говорит неправду, выгораживая мужа, не желая сообщать всему миру, как на самом деле было?
Маловероятно. Семья Гегечкори. Берия — друг семьи. Вокруг люди. Некоторые живы по сей день. Да и зачем ей лгать о своей молодости? Чтобы хоть чем-то смягчить его посмертную участь? Но ведь она сама готовится к смерти, перед которой не лгут.
Она достаточно правдива в описании своего равнодушия к будущему мужу: вышла замуж, чтобы уйти из чужого дома.
«В 1926 году я закончила агрономический факультет Тбилисского университета и начала работать в Тбилисском сельскохозяйственном институте научным сотрудником. А за границу нам поехать так и не удалось. Сначала командировку Лаврентия отложили, потом появились какие-то проблемы, да и Лаврентий с головой ушел в свои государственные дела. А потом уже никто нас за границу не посылал, — рассказывает Нина Теймуразовна. — Жили мы бедно — время тогда было такое. Зажиточно, по-человечески жить тогда считалось неприличным. Ведь революцию делали против богатых и против богатства боролись».
О, женщина! Опять проговаривается. Бедно жили не потому, что не могли богато: неприлично было показывать свои возможности. Поэтому партийный кремлевский стиль на всех уровнях диктовал показную скромность: наряды не выпячивать, это буржуазно, спецедой не хвастать — это не по-большевистски.
* * *
Мое повествование именно на этом этапе вдруг затребовало некоторого вывода.
Большевики, проводя среди женщин политику равноправия с мужчинами, а в сущности — равенства выполнять тяжелые работы, положительно относились к проникновению женщин в низшие, районные эшелоны власти. Так, уже знакомый нам с разных сторон тов. Авель Енукидзе в «Правде» от 7 ноября 1932 года пишет: «Особенно следует отметить увеличение числа женщин в составе сельсоветов и горсоветов. Число их в сельсоветах с 151 298 (11 процентов) в 1927 году увеличилось до 316 697 (21 процент) в 1931 году».
Принимая во внимание то обстоятельство, что в дальнейшем большинство мужчин в стране были выбиты из жизни войной, коллективизацией, репрессиями, появление женщин на разных участках социалистического строительства должно было поднять и те отрасли, где они стали работать, и самих женщин на гигантскую высоту всевозможных достижений: ведь женщины по природе своей более ответственны, чем мужчины, более старательны, менее амбициозны и, как правило, непьющи.