на наемный труд в Ассаме и Дарджилинге. Поскольку безземельного сельского пролетариата не существовало, владельцы плантаций вербовали наемных рабочих из других регионов и заключали с ними многолетние контракты на небольшую зарплату. Работники вербовались зачастую целыми семьями, причем от них ожидалось, что в спокойное время, когда работа на плантациях не требовалась, они по меньшей мере на два месяца будут разъезжаться по родным местам[547].
В отношении России и всей Северной Азии, которая к 1890‑м годам стала фактически управляться российскими властями, принято говорить о «российско-сибирской миграционной системе». Это понятие, введенное Дирком Хердером, одним из ведущих специалистов по всемирной истории миграции, подчеркивает особенности этой системы в сравнении с двумя другими глобальными системами: атлантической системой и азиатской системой контрактной работы[548]. Если в этих двух случаях миграция шла по морю, то российско-сибирская миграционная система носила континентальный характер – люди перемещались по суше. В качестве первопроходцев здесь выступали свободные крестьяне и беглые крепостные, землевладельцы и преступники, а в период с 1762 по 1830‑е годы – еще и переселенцы из Германии, планомерно вербовавшиеся российскими властями для устройства сельских поселений[549]. В 1801–1850 годах среднегодовое число поселенцев, прибывших в Сибирь (включая ссыльных и преступников), составляло всего 7500 человек. Однако в период с 1851 по 1890 год число вновь прибывших выросло с 19 тысяч до 42 тысяч человек в год. Общее количество переселенцев, осевших в Сибири с 1851 по 1914 год, оценивается в шесть миллионов человек. К этому можно прибавить около четырех миллионов мигрантов, поселившихся в Казахстане и в Закаспийском и Зааральском регионах. К 1911 году многочисленные коренные этносы Сибири, вместе взятые, составляли только десятую часть от всего ее населения. В восточной части Сибири представители коренного населения оказались между молотом и наковальней русской и китайской колонизаций[550].
Номадизм и отходничество
Принципиальное различие существует между миграцией рабочей силы и переселенцев в сельскую местность и миграцией кочевых скотоводов. Подвижное скотоводство представляет собой особую форму номадизма, то есть феномена коллективного неоседлого образа жизни[551]. Номадизм был распространенным явлением в различных частях света, хотя и в разной степени. В Европе кочевничество также существовало. Так, во Франции XVIII века «номады», то есть люди, ведущие кочевой образ жизни, составляли пять процентов населения. Историография, как правило, не уделяла внимания истории кочевников-скотоводов. С точки зрения городского мира, к которому принадлежали и принадлежат историки, кочевники были «варварами», представляющими совершенно «другую» культуру. Эта позиция могла выражаться как в отрицательном, так и в положительном отношении к кочевникам в целом. Ветхозаветные патриархи пользовались высоким авторитетом в культуре иудейского и христианского мира. Кочевники-бедуины были популярны в странах Европы XIX века, романтизирующей «сыновей пустыни». С ними, как и с суровыми, но добродушными индейцами Северной Америки, связывался образ самобытности и близости к природе, утраченной «просвещенными» европейцами. Бедуины казались совершенным воплощением «благородных дикарей», причем это представление о бедуинах существовало в большей степени на Западе, чем в исламском мире, укорененном в городской культуре. Реальное знакомство с кочевым образом жизни было при этом крайне редким явлением. Первые европейские описания внутреннего устройства общества кочевников-бедуинов появились не ранее 1770‑х годов, и лишь современная этнология стала заниматься систематическим поиском внутренней логики кочевого образа жизни.
Кочевое скотоводство существовало на всех континентах. Европа в этом отношении по-своему специфична, поскольку на этом континенте скотоводство являлось частью системы хозяйственной деятельности, построенной на разделении труда. Кроме того, за исключением цыган, здесь не существовало этнической группы, ведущей исключительно кочевой образ жизни. В Европе не было кочевых народов, но были небольшие сообщества пастухов и скотоводов, которые кочевали (иногда в сопровождении семей) со своим скотом. Отгонное животноводство, предполагавшее выпас животных на горных склонах летом и перегон скота в долины на зиму, сохранялось кое-где в Альпах, Пиренеях, Карпатах или Валахии, число таких районов сокращалось на глазах. Длинные вереницы скота, перегоняемого на огромные расстояния, существовали на американском Западе на протяжении всего XIX века, когда в Европе эта форма транспортировки живого мяса уже не практиковалась. Если прежде обширные стада быков могли перемещаться из Венгрии в Центральную Германию или в Эльзас, то теперь во многих местах европейского континента исчезла необходимость в массовом перегоне животных. Произошло это благодаря улучшению местных условий для разведения скота, развитию железнодорожного транспорта, введению индустриальных методов по убою скота и совершенствованию морозильной техники в 1880‑х годах. И лишь в Северной Америке в 1870–1880‑х годах еще перегонялись стада от 150 тысяч до 400 тысяч голов, а в редких случаях их численность достигала 600 тысяч. В течение трех месяцев эти огромные группы животных тянулись из Техаса на север страны, их сопровождало до двух тысяч всадников-ковбоев[552].
Кочевое скотоводство как форма общественной жизни сохранило свое значение более всего в Западной Азии (в регионах между Афганистаном и Средиземноморьем), Монголии и Африке. Полный обзор кочевничества в одной только Азии дать здесь невозможно. В пространстве от Гиндукуша до Анатолийского плоскогорья, от горы Синай до Йемена расстилаются те необъятные пространства, где кочевничество продолжало играть важную роль. Во второй половине XIX века доля номадов-скотоводов в общем объеме населения Ирана сократилась с трети до четверти[553]. Однако разведение скота оставалось одним из важнейших секторов экономики Ирана на протяжении всего столетия. Тот факт, что значительная часть населения вела подвижный образ жизни, создавало проблемы, которые уже давно были забыты в Европе. Сложности начинались с отношений между тремя сторонами – горожанами, оседлыми земледельцами и кочевниками, которые то объединялись, то конфликтовали; кроме того, возникали вопросы, связанные с использованием пастбищ, правом прохода через территории, разрушением окружающей среды, не говоря уже о вражде между различными племенами. Кочевники были мощной силой, с которой вынужден был считаться каждый правитель. И только диктатору Реза-хану (правил в 1925–1941 годах под именем Реза-шаха) чудовищно жестокими методами удалось подчинить племена кочевников; он считал их дикарями, которым нет места в современном национальном государстве[554]. В Османской империи государство уже во второй половине XIX века силой уничтожило влияние кочевых племен или вытеснило номадов в периферийные регионы. Тем самым был повышен уровень безопасности внутри страны и облегчены условия для передвижения оседлого населения. В то же время увеличение площадей возделываемых земель и распространение коммерческой перевозки грузов обернулось для кочевников потерей контроля над их территориями[555]. За пределами тропической зоны и прибрежных районов на африканском континенте кочевое скотоводство было распространено почти повсюду. Номады населяли территории от Атласских гор до высокогорья Южной Африки. Номадизм был распространен, среди прочего, в Судане (в понимании