Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

измлада. Так говорил мой учитель. И он заставлял меня сидеть перед трупом, на котором шевелилась одежда от червей и мух, и созерцать его, вникая в скоротечность, иллюзорность того или иного скопища дхарм… На своем веку я видел много смертей. Здесь, на земле, смерть всегда нехороша.

— А где же она другая?

— Там, — ответил старик, снова указывая вверх. — Звезды тоже гибнут. И я это наблюдаю. Яркая вспышка и след, который тут же исчезает. А на земле смерть и жизнь как трапеза и испражнение. Так истинно.

Они переехали реку с мутной водой, поднялись к городским воротам. Стражники поздоровались со стариком, а один сложил руки у своего кожаного панциря с металлическими бляшками и поклонился. Старик сделал благословляющий знак. Их пропустили.

За воротами тихо гудел, несмотря на непогоду, город. От ворот расходились улицы, застроенные невысокими глинобитными домами с плоскими крышами и крошечными окошками; дома были разной высоты; вдоль дороги тянулись канавы, вонявшие нечистотами. За саманными оградами зеленели кроны тополей и фруктовых деревьев. Оттуда доносились голоса людей, кудахтанье кур, собачий лай. На улицах валялись обломки стен, а по самим стенам змеились трещины, — все-таки землетрясение нанесло некоторый ущерб городу. В одном месте надвое развалилось дерево. Там и сям мелькали босоногие дети. Скоро целая ватага сопровождала двух всадников. Таджика Джьотиша они знали, и все внимание было сосредоточено на Махакайе. Наверное, гости из далекой Поднебесной нечасто сюда заглядывали. Махакайя вспомнил своего предшественника Фа-сяня. Но тот ничего не сообщает об этом городе Хэсина. Скорее всего, он остался в стороне от его пути. Да и сам Махакайя завернул сюда, только возвращаясь из Индии, и то случайно. И вот — застрял. Сначала их опутал ветер, теперь — власть предержащие. Махакайя вспомнил большую фигуру того человека под скалой и невольно поежился, представив, как обломок скалы ударил того по голове и сбил тюрбан из грубых толстых нитей. Что он там делал? Присел отдохнуть? Куда шел? В город? В монастырь Приносящего весну фламинго?

Подумал он и о том, что неизвестно еще, как это обстоятельство может повлиять на судьбу пленников да и всего каравана с книгами.

Это была жалкая и нечистая мысль. И Махакайя стер ее, как пылинку со стекла. Только стекло было колеблющееся, податливое, будто вода. И пылинка могла снова вынырнуть. Так и случилось.

Махакайя слишком дорожил добычей своего затянувшегося на многие годы странствия — книгами. Они его волновали днем и ночью, в дождь и в сухую погоду и даже во сне — то и дело в снах с книгами происходили всякие неприятные вещи: то они вываливались в пропасть и падали, вылетая из футляров и паря диковинными птицами и драконами, и повисали длинными узкими полотнищами на кустах и камнях; то их охватывало пламя; а то — книги заставляли вышвыривать в кипящее море, как случилось с Фа-сянем, и Махакайя, прижав футляры и мешки, бросался в воду; или именно за книгами в сон приходили воры.

Книжниками были все монахи Поднебесной, и даже те, кто следовал иным учениям. Письмена на панцире священной черепахи из реки Ло запечатлелись в сердце каждого ханьца… Ну почти каждого. И неспроста ханьцы изобрели лучший материал для письмен — бумагу. Но надо признать, в дальней дороге дощечки и тонко выделанная кожа и шелк или хлопок все же лучше, прочнее, хотя и тяжелее. И вся Поднебесная однажды увиделась Махакайе в дхьяне Книгой, распахнутой у морей и степей, пустынь и гор, Книгой пагод и башен, городов и селений, дорог, полей с волами и звездами, плывущими по течению рек — и остающимися на месте некоторое время и подчиняющимися лишь воле Млечной реки. Эта Книга полна богатств и тайн, но в ней недоставало великих страниц учения Татхагаты. За ними, этими страницами, и устремлялись странники Поднебесной, и первым здесь был Цай Инь, гвардеец, добивавшийся звания боши — всеученейшего мужа, отправленный императором после сна о полете золотого человека, истолкованного мудрецами как явление Будды с Запада; но вернулся гвардеец не с книгами, а с Кашьяпой Матангой, для которого император выстроил первый монастырь учения, а сам индиец стал первым монахом учения в Поднебесной; впрочем, была у него и книга: «Сутра золотого блеска», так что сон императорский сбылся.

И потом странники Поднебесной шли и шли через Зыбучие пески, Небесные горы и Снежные горы к источнику учения. Таков был Ши Таньуцзе; узнав, что Фа-сянь ходил в Индию за священными книгами, он поклялся тоже туда отправиться и сдержал свое слово; собрав двадцать пять монахов, он пошел с провизией, хоругвями, даже с балдахином и утварью, которые подносили миряне; миновав пески, они взошли на Небесные горы, потом поднялись на Снежные горы, вздымавшиеся на десять тысяч ли; по канатному мосту переправились через широкую и глубокую реку, летевшую в пене далеко внизу, и поднимались по отвесной стене, вставляя в дырки колышки и так передвигаясь вверх; и после этого исчезли двадцать человек, а остальные продолжили путь. Таков был путь за священными книгами; обучаясь в монастырях, они постигали мудрость сутр, стараясь вычерпать Три корзины до дна. И в конце концов Таньуцзе остался уже один, но продолжал свое странствие, питаясь медовыми леденцами и растениями, сталкиваясь со слонами и львами; вернулся он морем в Гуанчжоу, полный знаний и сутр, а еще и оставил свои записки. То же и Ши Чжи-янь, уроженец Западного Лянчжоу, ходивший в заплатках и питавшийся только растениями, — край его был малолюден и глух, а он жаждал встреч с мудрецами и книжниками — и однажды ушел в Западный край, куда же еще. За священными текстами. И в индийском монастыре Мотяньтоло постиг мудрость дхьяны — глубокого созерцания. Так что тамошние монахи изумились и признали ханьцев. Со священными письменами он вернулся в Поднебесную. И Ши Бао-юань, уроженец Лянчжоу, пошел в Западный край и в пути видел многое и слышал — он внимал однажды звучанию небесного барабана. И когда он вернулся, многое постигнув, не было в Поднебесной лучшего переводчика с индийского. Его всюду приглашали, но он любил уединение и невежественных дикарей в горах Люхэшань, им он проповедовал Закон, отвращая от дикарских нравов и научая любви и терпению. Даже когда наставник монастыря Даочансы Хуэй-гуань, его друг, предвидя скорую смерть, просил его занять место наставника, он отказался, но все же пришел к другу и жил там год. А потом все же снова ушел в свои дикие горы Люхэшань, к своим невежественным горцам. Где и умер. Или отправился за священными текстами в Западный рай. Ши Чжи-мэн, уроженец Синьфэна, услышав еще в детстве от чужестранца о родине Будды, возмечтал туда