Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

жители предпочитали лишний раз не высовываться из своих убежищ.

В стороне осталась торговая площадь, почти пустая, за исключением троих-четверых лавочников, которые все-таки пытались что-то продать под своими навесами, несмотря на погоду. Позади площади в окружении вытянутых тополей возвышался храм огнепоклонников — четыре каменные колонны на высоком постаменте из глины и камней, увенчанные куполом. Позади небольшая постройка, в которой и хранился священный огонь, возжигаемый по особым дням на алтаре. Подобные храмы Махакайе уже доводилось видеть, но и другие: без крыши, и они всегда почему-то волновали его. Огнепоклонники считали куполом таких храмов небо.

Когда они оставили наконец позади город, старик, отпустив поводья, сложил руки у груди вознес молитву Авалокитешваре. Последовал его примеру и Махакайя.

И только в монастыре Таджика Джьотиш сказал, что Махакайя был на волосок от погибели, ну, по крайней мере, от заточения, но аргбеда Аспанака остановили только звезды.

— Как это? — не понял Махакайя.

— Твоя звезда Небесного Волка, — отвечал Таджика Джьотиш. — Я сказал, что Небесный Волк ведет тебя тропой удачи и никакие звезды не препятствуют. Тем более не должны препятствовать и люди. Так истинней.

— А его звезда? — спросил Махакайя устало.

— Его звезда, как и звезда всех огнепоклонников, — Тиштрйя[243].

Махакайя вопросительно взглянул на старика.

— Божество дождя, воин и белый конь. Она и твоя звезда — Мргавьядха, или Небесный Волк, или Сван — Пес. У них есть даже песнопение, посвященное этому Тиштрйе, яшт. — Старик погладил щеку. — В городе есть песнопевец Девгон. Надо было к нему заехать и послушать… Думаю, тебе придется еще туда вернуться. Сейчас во дворце нет Фарнарча. И без него, аргбед, наверное, не станет казнить задержанных…

— Фарнарч?

— Да, марзпан[244] этого города Хэсина и всех земель окрест, Фарнарч Чийус. Он в отъезде по приграничным крепостям. После битвы при Нехавенде[245] здесь очень неспокойно. Все ждут с часу на час арабов. И вот пожаловали вы, с арабом. — Старик развел руками.

— Слышно, — проговорил Чаматкарана, — шахиншах Йездегерд Третий направляется со всем двором сюда, чтобы найти в этих горах спасение.

— …И навлечь погибель на нас, — сказал старик.

— Монахи далеки от сражений, — возразил Чаматкарана.

— Наставник, разве вы не слышали о бесчинствах этих диких пастухов пустынь?! — воскликнул старик. — Что они творили после сражения при Кадисии…[246] И захвата столицы… Золото у них сыпалось из дырявых мешков. И плавало в крови. Их предводитель поклялся бить горожан, пока кровь не потечет из-под ворот. И его воины устали от избиений и тогда стали поливать улицы водой. Вода смешивалась с кровью и красной рекой вытекала из ворот. И только тогда этот Умар успокоился.

— Говорят, это был не сам Умар, а его полководец, — возразил Чаматкарана. — Ваккас.

— Чего они хотят? — произнес Махакайя.

— Утвердить свою веру. Бог их… Олло. Он явился человеку, который у них считается учителем. Неграмотный пастух или торговец верблюдами.

— Снова… верблюды, — с усмешкой заметил старик.

Махакайя и Чаматкарана посмотрели на него.

— Заратуштра огнепоклонников означает Староверблюдный. Или: Хозяин старых верблюдов, — проговорил Таджика Джьотиш.

Чаматкарана возвел на него свои удивленные глаза. Он напряженно всматривался в старика, словно тот мог дать ответы на все его вопросы.

И старик кивнул.

— Да, да… Вместо Приносящего весну фламинго они поставят свой храм, если придут. А они придут вослед за Йездегердом Третьим. Говорят, они уже всюду. Воюют с Да-Цинем.

Махакайя отрицательно покачал головой.

— В Индиях их еще нет.

И все трое задумались.

Перед сном Махакайя пошел проведать найденного человека. Ему уже сказали, что никто не смог его опознать. Но, судя по всему, это перс, по крайней мере, точно — огнепоклонник, у него авйанхана, плетеный шнур, трижды обвязанный вокруг пояса и завязанный узлом спереди и сзади, и это означает следование тройному правилу: благой мысли, благой речи и благому деянию. И нижняя рубашка расшита звездами. Он лежал в паритране, приюте для больных, небольшом глинобитном доме, стоявшем отдельно. У входа сидела собака. Она встала и завиляла хвостом, словно старому знакомому. Несомненно, эта собака тоже могла стать героиней джатак, подумал Махакайя. В сумерках он сначала увидел только лежавшего на кхатве, кровати; прислушался: дышит ли? И вдруг уловил дыхание сбоку, оглянулся. Это был Кисалая. Махакайя от неожиданности вздрогнул.

— Шраманера?..

Кисалая молчал.

Махакайя кашлянул тихо в кулак.

— Как он? Жив?..

— Да, учитель, — тихо отвечал шраманера.

И голос его был влажен и печален.

Махакайе стало как-то не по себе от этого голоса.

— Хм… хм… Что сказал Осадхи-пати?..

— Он влил в уста свое снадобье и перевязал рану.

— Кто же этот человек, — проговорил Махакайя. — Что его заставило идти здесь? И зачем несчастный был под скалой?.. Раз он огнепоклонник, значит, шел не сюда. Они слишком заботятся о своей чистоте. Монастырь нашего учения для них как заросли верблюжьей колючки для собаки…

— Я ничего не знаю, учитель, — почти прошептал шраманера.

Махакайя, помолчав, ответил:

— Мне кажется, ты знаешь больше, чем хочешь показать. Но это твое дело. Впрочем, и все мы знаем больше, много больше. Только не хотим или боимся овладеть этим хранилищем. Не хотим или боимся впустить туда свет. Сладка дрема в потемках. Верно?

Шраманера молчал.

— Но ты не похож на дремлющего, — продолжал Махакайя и вдруг запнулся и оборвал себя на полуслове.

Как будто он проповедовал в собрании. Здесь, у беспамятного тела, это звучало попросту глупо. И Махакайя устыдился. Он чувствовал, что шраманера оглушен происшествием. Возможно, прав старик, считая, что юноша убоялся смерти, немощи. Ведь поразило все это в самое сердце и Татхагату, когда он улизнул из дворца и встретился с болезнью, старостью, смертью, бедностью, на которые обречены пребывающие в сансаре. Хотя этот шраманера и непохож на юношу из царского рода… Или… похож? Махакайя искоса посмотрел на шраманеру. Но лицо того смутно светлело в сумерках. В любом случае вокруг этого шраманеры витает какая-то тайна. Махакайе это понятно. И он уверен, что это — шрамнери, шраманерика. Скорее всего, Чаматкарана об этом знает. Но по какой-то причине делает вид, что это не так.

— Человек этот жив, — сказал Махакайя. — И надо возносить молитвы Авалокитешваре. Но помнить, что смерть — это лишь удар ветра по вороху пуха и соринок в пустынном дворе.

И с этими словами он вышел, посмотрел на собаку, кивнул ей и отправился в конюшню, чтобы увидеть своего Бэйхая. Конь тихо всхрапнул, вытягивая морду навстречу монашеской руке, ткнулся теплыми влажными губами в ладонь хозяина. Хотя Махакайя не думал так о себе и о нем. За это время они оба стали хозяевами друг друга. И