его часть, на толкучку, где продавали или меняли на еду всякую всячину. Там было относительно легко затеряться, и его старательные манёвры увенчались успехом. На следующей за рынком улице он очутился без «хвоста», и через квартал, и через два квартала «хвост» его так и не нагнал.
Виктор вздохнул с облегчением, но в то же время он понимал, что, пожалуй, это его последний визит на Коцюбинского: ведь он не имеет права рисковать явочной квартирой и связной.
Светлана подтвердила его мысли.
– Тебе нужно уходить из города, – заявила она самым категоричным тоном. – И как можно быстрее. Здесь тебя выследят, тебе не развернуться. В своём Краснодоне ты сможешь принести куда больше пользы. Так считает Надя.
– Ты передала ей мои новости из Краснодона, и она решила отправить меня туда насовсем? – скрывая волнение, спросил Виктор.
– Именно так. Надя говорит, этот Гайдученко знает, что тебя райком комсомола оставил для работы здесь, в Ворошиловграде. А раз знает Гайдученко, знают и немцы. Они о нас столько знают, что остаётся лишь сидеть тихо как мыши.
Светлана горько улыбнулась.
– За моей квартирой следят, – сообщил Виктор.
– Это подтверждает Надины слова, – кивнула Светлана.
– Может быть, это связано с моей тройкой, – заметил Виктор. – Ребята засветились сами и засветили мне квартиру.
– Надя знает про немецкого следователя, который живёт возле тебя. Тебе нельзя терять время.
– Я сам это знаю. А раз есть такой приказ, то и обсуждать больше ничего. В Краснодоне ребят смелых много. Вы тут только с моей тройкой связь не теряйте. У них приёмник, с них сводки причитаются. Главное, чтобы без задержек…
– Не беспокойся, мы твоих ребят не бросим, – заверила его Светлана. – Так им и передай. И чтобы сводки получали вовремя!
Возвращение в Краснодон
Домой Виктор вернулся поздно. Нарочно побродил по городу, чтобы убедиться, что за ним не следят, заглянул в дом на площади Ленина – к Николаю:
– Передай Вере: связь через Лилю. Меня в городе больше не будет.
На всякий случай он ещё покружил по городу и вернулся к себе окольными путями.
– Витя, сынок, что-то мне не по себе, – призналась мать, встревоженно заглядывая ему в глаза.
– Да что ты, мамочка! – удивился Виктор, едва скрывая собственное волнение. – Ты скажи лучше, за квартирой нашей по-прежнему следят, как тебе кажется?
– Вот то-то и оно, что уж и не знаю. Может, мне и показалось! А всё равно боязно! – воскликнула мать дрогнувшим голосом. – За тебя, сынок, боязно. Если и вправду следили за квартирой и вдруг перестали, так может, это игра у них такая, вроде как кошка с мышью?
– Ну мамочка! – взмолился Виктор, боясь, что мать вот-вот заплачет. – Ты только успокойся! Я как раз хотел тебе сказать: а что, если нам вернуться в Краснодон, в нашу хату на Шанхае?
Услышав эти слова, мать мигом преобразилась: лицо её просияло надеждой, взгляд, обращённый на сына, потеплел:
– Да, Витенька, в нашу хату на Шанхае! Как ты хорошо это придумал! – радостно ухватилась она за спасительную мысль, и даже в голосе её вдруг зазвенели молодые нотки. – Ты знаешь, мне уже второй раз наш садик снился, и калиточка, и скамеечка возле хаты, как ты сидишь на ней и на мандолине своей играешь. И деревце твоё, что ты шесть лет назад посадил, акация белая. Как она там без нас, всё думаю. Душа болит! Отцу твоему жаловалась, он согласен. Сама хотела с тобой поговорить, да не решалась. Только вот вещи! Зря мы оттуда их сюда забрали, даже посуду. Миша тогда с машиной помог, а теперь на своём-то горбу сколько утащишь?
Радость матери сменилась озабоченностью, но Виктор поспешил успокоить её:
– Ничего, мама, мы с отцом что-нибудь придумаем. И вправду набрали тогда, будто насовсем. А сейчас война, лишнего не надо. Ты погляди, что не очень нужное, мы продадим на базаре и тачку купим!
– Конечно! У нас есть что продать! – оживилась она. – Мы здесь вещи на хлеб почти не меняли, спасибо отцу твоему. Он ведь мастер на все руки, а по соседям работа бывает часто: мужики-то на фронте, во многих квартирах одни женщины и дети, а у них родня на хуторах, еда пока есть и есть чем поделиться, не всё фашист проклятый отобрал! Ну это пока лето, да ещё осень. А дальше? В городе зимой при немцах не жизнь. Эх, а у нас на Шанхае земля в огороде пустая всё лето простояла! Ну ничего, всё одно там легче будет прокормиться. И люди там хорошие. Они, конечно, и тут неплохие, но с шанхайскими мы уже сроднились. Шутка ли, девять лет прожили!
Мать давно уже не была такой разговорчивой. Пожалуй, с самого переезда в Ворошиловград. Всё это время в ней копилось напряжение, настороженность, ощущение угрозы. И в этой квартире она не чувствовала себя хозяйкой. Как будто часть души оставила она в своей шанхайской хате. А тут словно пружина внутри неё распрямилась – с таким энтузиазмом бросилась она перебирать вещи.
И самому Виктору вдруг тоже стало легко на сердце от мысли о возвращении домой. Он сразу подумал о ребятах, с которыми не виделся с прошлого года, и принялся помогать матери. Он даже согласился пожертвовать парой пластинок с любимыми вальсами, которые могли осчастливить участников любого танцевального вечера. В конце концов, он и сам мог сыграть любой из этих вальсов! Когда по случаю он раздобыл их на пластинках, его душу грела мечта о танцах с краснодонскими девчатами: ведь играть и дирижировать ему приходилось гораздо чаще, чем танцевать. На одной из пластинок были те самые «Амурские волны», которые он ещё маленьким мальчиком подобрал на слух на балалайке.
Виктор вздохнул, вертя в руках конверт с заветным диском. Ему так ни разу и не удалось насладиться этим волшебством просто потому, что в квартире не было ящика с чудо-иглой.
А слежку, похоже, и в самом деле сняли. Виктор всерьёз прокрутил в уме мысль, что она ему померещилась, да ещё мать подлила масла в огонь своими страхами.
Он почти убедил себя, что так оно и есть, и немного успокоился. Все равно что смазал маслом глубоко сидящую и нарывающую занозу. Но стоит случайно задеть такую занозу, и та вмиг напомнит о себе. Ведь временная передышка не отменяет того, что тучи над его головой сгущаются.
А тучи на небе он увидел, как только вышел на улицу, прижимая к груди заветные пластинки. «Наверное, будет дождь», – подумал Виктор.
Настоящего дождя