будет много. Подключай своих. Хватит уже этим гадам врать. Нас товарищ Яковенко для того в город и отправил, чтобы враньё их разоблачать.
Светлана впилась взглядом в текст и пробежала его, строку за строкой, с жадностью, с какой голодный впивается зубами в краюху хлеба. Это было сейчас важно знать всем и каждому: враг лжёт, выдаёт желаемое за действительное! Сталинград не сдаётся, держится; фашисты обламывают об него зубы, тужатся, но продвинуться не могут ни на шаг! Там, на Волге, идёт сейчас Великая битва.
– Конечно, Витя! Мы всё сделаем! – горячо прошептала Светлана. – Твои ребята молодцы! Передай им это.
– Обязательно передам, – заверил её Виктор.
За мягкой приветливой улыбкой он скрывал тревогу за ребят: не успел он создать свою тройку, как приходится её бросать. После того что случилось с отрядом, Виктор испытывал почти суеверный страх перед этим новым расставанием и ничего не мог с собой поделать.
В Краснодоне у Толи Ковалёва
Уже стоял сентябрь, а жара всё никак не спадала. Солнце жарило по-июльски беспощадно. Совершив дневной переход через степь по солнцепеку и к вечеру добравшись до Краснодона, Виктор поймал себя на том, что не помнит такой жары не то что осенью, но даже в августе. А ему уже минуло 18 лет.
За напряженными буднями подпольной работы он забыл о своём дне рождения и не заметил, как пролетело время. В прежние годы в этот день обычно стояла мягкая тёплая погода, а иногда шёл дождь и было приятно свежо.
И вот, изнемогая от жары, он добрался наконец до Шанхая к ранним сумеркам. Только теперь, когда село солнце, стало легче дышать, но назвать воздух свежим было бы преувеличением. Цикады в траве уже бурно ликовали, приветствуя наступление долгожданной ночи.
Виктор шёл мимо знакомых хат и огородов. Собаки из подворотен брехали лениво, как бы нехотя – они тоже умаялись за день от зноя. Как же милы его сердцу были даже эти собачьи голоса! Он узнавал на слух каждый и невольно радовался, что животина жива. А ведь некоторых из них он знал с самого своего приезда сюда, и тогда, в детстве, честно сказать, не на шутку боялся их подстерегающих под заборами клыков, хотя, конечно, и не подавал вида.
И снова Виктор удивлялся тому, как быстро пролетело время – ведь он прожил в Ворошиловграде уже целый год! Однако как же это всё-таки хорошо, что немцы считают Шанхай логовом грязных дикарей и не суются сюда, как сообщил Виктору в прошлый его визит Володя Лукьянченко. Да и полицаи, видимо, заглядывают редко.
Виктор чувствовал себя несравнимо свободнее, чем в Ворошиловграде, где его не покидало ощущение, будто он постоянно ходит по острию.
На этот раз он решил сначала заглянуть к Толе Ковалёву, если только тот не на службе. На Толины успехи он возлагал определённые надежды.
У Ковалёвых собаки во дворе не было, а калитка открывалась легко, стоило просто просунуть руку между досками и отодвинуть щеколду. Виктор тихонько постучал в стекло приоткрытого окна и позвал Анатолия по имени. И вот окошко распахнулось шире, и в нём показалось знакомое круглое лицо.
– Это я, Виктор, – подсказал он, чтобы другу не пришлось долго разглядывать его в сумерках.
– Я сейчас! – живо отозвался Ковалёв.
Они сидели на скамейке между двух абрикосовых деревьев и разговаривали вполголоса, так, чтобы ни слова нельзя было расслышать из соседнего огорода. Впрочем, спасибо цикадам, чьё пение было сейчас очень кстати.
– В полицаях мы с Мишей недолго продержались, ты уж извини, – тяжело вздохнув, сообщил Анатолий. – Выгнали нас оттуда. За прогул. Но по правде-то мы сами ушли. То есть не вышли на работу. Ты сказал, что нужно продержаться, сколько сможем. Вот мы и держались. Надолго нас не хватило. Участвовать в таких гнусностях, знаешь ли…
Анатолий замолчал и отвернулся. Виктор терпеливо ждал.
– Они шахту запустить вздумали, твари, – снова заговорил Ковалёв с болью в голосе. – Наши перед оккупацией все шахты, конечно, взорвали, вывели из строя. А в городе шахтёры остались. И вот, представь, у начальника полиции с утра на столе полный список фамилий всех коммунистов и передовиков, а к вечеру все они уже арестованы за отказ работать на немцев, и вся эта полицейская сволочь над ними измывается. И спасти их нельзя, понимаешь? А нам с Мишей и так доверия не было, с первого дня смотрели на нас косо. Словом, тут как бы самим не загреметь. А ведь зазря было бы вдвойне обидно. Вот и получается, что опозориться опозорились на весь Краснодон, а толку…
Анатолий опять тяжело замолчал и ссутулил свои широкие плечи.
– Это моя вина, – отозвался Виктор, не поднимая на него глаз. – Будто я не знал, что ты не умеешь притворяться! Понимаю, как вам с Мишей было тяжело оттого, что вы помочь арестованным не можете. Но уж очень нужен был мне там свой человек, кто мог бы хоть краем глаза заглянуть в их канцелярию. Особенно в папки регистраций. Скажи, ты совсем ничего не успел выяснить о коммунистах, добровольно вставших на учёт в Краснодоне и Первомайске? Может быть, ты что-то слышал о Гайдученко?
Ковалёв молчал, и молчание его становилось всё напряжённее. Казалось, он мучительно пытается вспомнить что-то, что остаётся смутным и ускользает.
– Гайдученко, – произнес он наконец задумчиво, слегка растягивая гласные и словно пытаясь взвесить каждый слог на невидимых весах. – Подожди-подожди! Вроде слышал я в полиции эту фамилию. Не читал, а именно слышал. Вроде как из завербованных, что на них работают.
– Толя! – Виктор стиснул руки в замок. – Толя, пожалуйста, вспомни точно! Это очень, очень важно. Понимаешь?
– Конечно, понимаю, – отозвался Анатолий уже уверенно. – Ведь этого Гайдученко наши работать в подполье оставили, а его на испуг взяли – и готово! Я, Виктор, своими ушами это слышал. Видно, всё же не совсем зря репутацию испортил, в полицаях побывал, раз это для тебя так важно! Как раз в первый день нашей с Мишей службы из Первомайска заявился к ним сюда один хлыщ, и был разговор про этого самого Гайдученко. Хлыщ тот, такой противный, пижонистый типчик, раньше был начальником РОНО, а теперь вот в полицию подался. Он Гайдученко этого хорошо знает и, как только того к нему привели, сразу ему расстрелом пригрозил, если тот не расскажет всё, что знает. Ну и подписал Гайдученко бумагу о сотрудничестве с фрицами. «Все бы такие коммунисты были!» – хохотал начальник полиции. Я это хорошо помню, как ржали полицаи. А мы