в лицо Даша. – Партии вашей вас, дурней, не жалко, потому что правят ею тоже дурни! Ты уж не пеняй на правду, дед так говорит. Потому, говорит, что только дурень мог выдумать, чтобы в степи партизанить да мосты взрывать! И того, кто это выдумал, ни фрицы, ни каратели не достанут. Место у него тёплое, кресло мягкое…
– Да как ты смеешь так говорить! – невольно возмутился Виктор.
– А я что? Это всё дед! – пожимая плечами, ответила Даша. – Ты же сам спросил, что он говорит. И гляди, не подумай, будто он против советской власти! Кто против, тот злорадствует, а ему обидно, что людей погробили зазря!
Виктор почувствовал, что земля под ним вот-вот опрокинется.
«Зазря!» – это было самое страшное слово.
Тут замычала Дашина корова, нетерпеливо тряхнула головой, зазвенев колокольчиком, и зашагала вперед, как будто не желая больше слушать людские разговоры.
– Ты не думай, я никому не скажу, что тебя здесь видела. Даже деду, – пообещала Даша и прибавила: – Главное, сам не попадись. И оружие себе добудь. Партизану нельзя без оружия. Ну, прощай.
И снова ветер шелестел листвой, и колокольчик звенел всё дальше и дальше, пока не стих совсем.
У Виктора опять было то же чувство: он знал всё, что только что услышал, просто какая-то часть его противилась этой правде. В самом деле, совсем не обязательно быть участником трёх войн, чтобы понимать, чем может закончиться рейд карателей против горстки партизан, которых они многократно превосходят и численностью, и вооружением, да ещё в этом степном краю, где толком негде укрыться, где редкие лесочки и перелески просматриваются и простреливаются. Тут группе в десять человек остаться незамеченной невозможно, и если отступать и прятаться, то по трое-четверо, тогда есть хоть какой-то шанс уйти от погони и уцелеть. Конечно, унизительно спасаться бегством, как затравленные зайцы, но когда на одного нашего два десятка карателей, принять бой – значит погибнуть, а оставшись в живых, есть шанс продолжить борьбу с врагом. Такой логикой должны были руководствоваться и Яковенко, и Рыбалко, и брат Миша. Но если кому-то и удалось уйти, то на какой-нибудь дальний хутор. А на всех хуторах полицаи. Уцелевшим членам отряда теперь придётся действовать осторожнее, а на первое время и вовсе затаиться. К тому же после столкновения с карателями они слишком глубоко осознают свою уязвимость. Да, как бы ни было горько признать, прав Дашин дед: им теперь и головы поднять не дадут.
Виктор спрашивал себя, что бы сам он делал на месте тех, что уцелели. Очевидно, что нужно уходить как можно дальше от места, где с отрядом случилась беда, и искать новых людей. Более надёжных, чем те, которые согласились пойти в партизаны до оккупации, но, как только запахло жареным, оказались трусами.
Сейчас, когда враги показали своё истинное лицо, многие наши люди испытывают к ним растущую ненависть и готовы сопротивляться. Правда, среди хуторян хватает и таких, которые живут по принципу «моя хата с краю» и надеются, что фашисты не причинят им вреда. Такие готовы доносить на всех и каждого подозрительного человека. Вот из-за таких партизанам трудно поднимать голову.
Виктор старался пресекать на корню все мысли о том, что могло и что ещё может случиться с братом Мишей. Но в глубине души у него было чувство, что Михаил жив.
Он сидел, прислонившись спиной к стволу высокой развесистой ивы, мало-помалу успокаиваясь и приходя в себя. Кровь уже не стучала в висках, земля под ним не опрокидывалась. Теперь Дашины слова, произнесённые от имени её деда, о партии и дурнях, что ею правят, уже не вызывали в нём прежнего возмущения, как и слова о тёплом месте и мягком кресле. Он думал о Гайдученко и мысленно клялся себе, что позаботится о том, чтобы, по крайней мере, этот давний обитатель мягкого кресла не избежал возмездия.
Конечно, дед прав. Партизанить в степи – идея не из лучших. Видно, понимал это и Иван Яковенко, отсылая в город его, Надежду и Галину. На городское молодёжное подполье возлагалась задача продолжить дело отряда в случае его разгрома. Ведь об этом командир говорил не раз. И Миша тоже.
Виктор как будто снова слышал их голоса. Ему вдруг стало стыдно перед ними за то, что он потерял столько времени в бесплодных блужданиях, хотя сердце его знало о тщете всех поисков.
«Хорошо, я всё понял, – мысленно ответил он на приказ, который, казалось, исходил теперь от деревьев, от солнечных лучей, проникавших сквозь их листву, от самой земли. – Мы с ребятами постараемся не подвести. Обещаю!»
Борькина семейка
Когда к вечеру он добрался до дома, мать посмотрела на него и покачала головой.
– Ох, сынок! Ты в зеркало-то себя видел? – не выдержала она. – Нет? А ты погляди!
– Да чего там глядеть? И так знаю, что похож на привидение! – попробовал отшутиться Виктор.
– Тебе всё бы веселиться! – упрекнула его мать и прибавила строго: – Ты это с девчатами своими шутки шути, а я тебе мать, и мне не до смеха, когда ты невесть где шатаешься и дни и ночи, а потом заявляешься вот такой…
– Да какой «такой», мамочка? – примирительно глядя на неё, притворился непонимающим Виктор.
– На ногах не стоишь, качаешься будто пьяный, а глаза горят! Увидишь ночью – испугаешься! Да на тебя на улице, небось, люди оборачиваются! Ты когда ел в последний раз? А спал когда? – мешала мать вопросы с упреками.
Но Виктор упрямо гнул свою дипломатическую линию:
– Мне кажется, мама, ты немного преувеличиваешь. Сейчас война, немцы наших людей грабят. Многие недоедают, а кто-то и вовсе голодает. Так что измождённым видом да синяками под глазами нынче никого не удивишь.
При этом, однако, Виктор украдкой покосился в круглое зеркало, висевшее в прихожей. Действительно, мать можно было понять!
– Хорошо, если так! – вздохнула она. – Потому что тебе, Витя, не стоит привлекать внимание. Я же тебе говорила, что у нас сосед следователь и к нему полицаи толпами ходят. А пока тебя не было, какие-то хлопцы да девчата всё тебя добивались, покоя не давали.
– Кто заходил? – мигом встрепенулся Виктор. – Вера? Наталья?
– Вера, точно! Вера! – подхватила мать. – А ещё какой-то хлопец, смуглый такой, щупленький.
– Николай! – понял Виктор.
– И ещё какой-то Борис. Он сам представился. Тоже худенький, только светленький.
– Наверное, брат Николая. Двоюродный. Странно…
– Видать, без тебя твои ребята как без головы, а ты их бросил, – укорила его мать. – И вот думай что хочешь, но у меня такое чувство, что за