Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

фруктовых деревьев ручья, и на стук к ним вышел монах с красным лицом — да, цвет его кожи был чуть светлее его одеяния. И нос у него был, как лал[231]. А глаза ярко голубели. И звали его Паталопала[232]. Он пригласил путников в монастырь Ирина[233]. Здесь не было стен. Стояла одна облупленная ступа, неподалеку жилище из глины и небольшой храм с деревянным Буддой, держащим лотос из синего сапфира, с огромным лалом голубиной крови[234] посередине, а также с росписью птицами, цветами и бодисатвами.

Все засмотрелись на лотос необыкновенной красоты. Казалось, в камне сияет целая вселенная и синие лепестки знаменуют бесконечность.

С трудом оторвавшись от этого зрелища, Махакайя спросил, а где же остальные монахи? Паталопала ответил, что больше никого нет. Это был монастырь одного монаха. Он сам его выстроил, получив благословение настоятеля монастыря из города.

«Но там же нет монастыря», — возразил Махакайя, имея в виду только что пройденный небольшой одиноко стоящий город, населенный ханьцами.

Когда-то этот город разграбили тюркюты, но потом ханьцы снова заселили его и отстроили. Город был мал, но чист и уютен. И речь его жителей отличалась благородством, — это была речь Поднебесной.

Паталопала потрогал свой алый нос и согласился. Но за благословением он ходил совсем в другой город, очень далеко.

«А что же случилось с вашим лицом?» — поинтересовался Тумиду.

Паталопала ответил, что у него слишком горячая кровь, а Тумиду слишком любопытен и нетерпелив.

Они ночевали в этом монастыре и утром отправились дальше. Земли вокруг простирались весьма плодородные, тучные пастбища с табунами лошадей, стадами овец, у которых были толстые хвосты, наполненные жиром. Им попадалось множество городов и селений. И в каждом был свой правитель.

Путники уже и забыли о монастыре Ирина и его настоятеле с красным лицом, как вдруг в городе Белые Воды на постоялом дворе, где они остановились, послышались голоса: кто-то громко спрашивал о путниках из Поднебесной, и ему отвечали, что здесь есть такие. А затем перед ними предстал Паталопала в запыленной одежде. Он поклонился Махакайе и сказал, что, если бы ему не помог один человек, он так и не смог бы догнать их. У него ведь нет ни лошади, ни мула.

«Зачем же было так спешить?» — спросил Махакайя.

«Я хочу, чтобы вы передали лотос в Индию», — отвечал монах.

Махакайя и остальные посмотрели на его руки, но они были пусты.

«Лотос?» — переспросил Махакайя. — «Да». — «Но… где же он?»

И Паталопала посмотрел на Тамачи, потом на Тумиду и, помедлив, кивнул на него: «У него».

Все обернулись к круглолицему Тумиду с вздернутыми бровями, полоской волос на подбородке и короткими усами, делавшими его лицо похожим на какой-то иероглиф. И сейчас этот иероглиф менял свое значение: он явно старался быть не тем, чем был, означать что-то другое — кого-то другого, но только не Тумиду. Все завороженно следили за этой игрой черт, наносимых невидимым великим каллиграфом. Даже Паталопала загляделся и будто забыл, зачем он сюда прискакал на муле.

Тамачи первый сообразил, в чем тут дело, и, похлопывая себя по бокам, заявил, что Тумиду должен сейчас же вернуть украденное, не заставляя спутников краснеть сильнее, чем владелец лала.

Черты на круглом лице сложились в «недоумение», потом «негодование» и уже собирались выразить «гнев», но Тамачи предупредил, что в противном случае перевернет его вверх тормашками и вытрясет лал и, если потребуется, душу, пусть даже по их учению души вовсе и нет.

Черты тут же сложились в иероглиф «растерянности», потом «досады». А руки этого иероглифа нырнули как бы сами собой за пазуху и извлекли оттуда лал, завернутый в тряпку. Один монах взял кулек, и крупный лал вспыхнул в тряпке. Он лежал там, как новое солнце в неведомой туманности, переливаясь алыми волнами. И снова все некоторое время просто смотрели, не в силах одолеть магию этого камня.

«Но где же лотос?» — спросил Махакайя.

Иероглиф порылся в своем мешке и достал сапфировый цветок.

«Зачем же ты выломал лал из него?» — спросил Махакайя.

Иероглиф ответил, едва шевеля губами, что лотос сам разбился. Это была очевидная ложь.

«Что же нам делать? — растерянно спросил один из монахов».

«Зачем ты навлек на нас беду?» — накинулся на Тумиду второй.

«Прошу вас», — сказал Махакайя, обращаясь к монаху с красным лицом и собираясь вымолить у него молчание…

Но тот прервал его, снова повторив свою просьбу и уточнив, что отдать лотос следует нищим Варанаси, а затем поклонился и пошел к выходу.

Все были поражены. Махакайя попытался задержать настоятеля монастыря Ирина, но тот уходил, не слушая. Махакайя все-таки вышел за ним из ворот и увидел мула с запыленными копытами и блестящими от пота боками. Он начал бормотать извинения, но Паталопала остановил его жестом. Усаживаясь на мула, он сказал: «Я рад случившемуся».

Махакайя смотрел на него во все глаза, пытаясь проникнуть в ход его мыслей.

«Но почему?» — наконец спросил он.

Паталопала оглянулся и, нагнувшись с мула, сказал негромко: «Это подношение правителя терзало меня, но не хватало сил и смелости отказаться. Теперь я свободен».

И с этими словами он развернул мула в улочке и поехал прочь. Махакайя видел его до поворота. И когда настоятель поворачивал, Махакайя смог рассмотреть напоследок его лицо: оно было обычного цвета.

Или так показалось.

Махакайя замолчал, сосредоточенно глядя перед собой.

— И вы его больше не видели? — спросил Чаматкарана.

Махакайя покачал головой.

— И жалею только об одном.

— О чем же?

— Что не успел поговорить с этим монахом об одном трактате.

Все ждали, что он скажет дальше.

— Это трактат Хуэй-юаня «Монах не должен оказывать почести императору».

— Что это за трактат? — спросил Чаматкарана.

— Сейчас я вам об этом расскажу, — ответил Махакайя и хотел встать и пойти выпить воды, но шраманера опередил его и принес питье в глиняном ковше. Махакайя напился, утер губы и кивком поблагодарил шраманеру, вдруг ясно увидев, что это не юноша, а девушка. И он не выказал никакого удивления. После всего виденного в долгом пути Махакайя уже почти ничему не удивлялся. И его еще и поэтому забавляло выражение вечно удивленных глаз Чаматкараны.

Монахи монастыря Приносящего весну фламинго приготовились слушать.

Глава 34

Махакайя поведал, что около двухсот лет назад, генерал Восточной Цзинь Хуань Сюань затеял диспут с патриархом Хуэй-юанем. Генерал узурпировал власть на части территории, он был весьма родовит, но все же чувствовал недостаточность своих притязаний. Он был приверженец учения дао и желал