Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

они мелодично пели. Животные совершенно не боялись нас. И мы смотрели во все глаза на них, а они — на нас не так уж и пристально, облизывали друг друга, щипали траву, один олень рвал зелень с ветвей, зеленый мох. Оленята затеяли игру. Мы созерцали это в благоговении. И ждали нового явления. И один монах пробормотал ошеломленно, уж не достигли ли мы Оленьего парка Сарнатха? И, думаю, в этот миг нас не удивило бы появление Татхагаты, читающего всё ту же первую проповедь оленям и пяти монахам о страдании и благородном пути, ведущем к его прекращению. А нас как раз и было пятеро: Тамачи, два монаха, Тумиду и я.

Но никто так больше и не вышел к нам. А Тумиду вдруг изловчился и, метнув аркан, накинул петлю на рога одного оленя. Но Тамачи тут же обрубил ее ударом меча.

«Безумец! — крикнул он. — Эти стада принадлежат кагану! Он покровительствует оленям. И всюду известен его указ об этом. Нарушившему указ — смерть. Потому среди этих оленей так много старых, посмотрите».

И мы действительно увидели оленей, покрытых седой шерстью, и снова подивились уму и сердцу кагана.

Тумиду ответил, что каган ведь не принял учение, почему же он поступает так?

«А ты его принял, но поступаешь вопреки этому, — сказал толмач весело. — Как разнообразен мир!»

И мы, еще полюбовавшись на оленей, продолжили наш путь и еще долго слышали серебристое позваниванье колокольчиков. В этих звуках будто пела оленья радость. И я поведал спутникам джатаку об олене.

Когда-то и Татхагата был оленем. И он питался плодами в лесу и травами. А на оленей охотился один зверолов. И он выследил этого оленя, устроился высоко среди ветвей с копьем. И Татхагата-олень вышел туда, но сначала присматривался и наконец обнаружил охотника. Тот, не утерпев, швырнул ему плодов. Олень же сказал, что раньше дерево не бросало ему плоды и лучше не поднимать так брошенное. И он повернулся и пошел прочь. А охотник в сердцах закричал, что это радость и удача оленя! Но пусть он бережется впредь! На что олень ему ответил: «Берегись сам, ибо ожидают тебя пять видов мучений в восьми великих адах».

Запомни эту джатаку, сказал я Тумиду.

«Указы и джатаки защищают оленей, слонов и птиц, но кто защитит меня?» — спросил Тумиду запальчиво. — «Ты сам». — «Как же это?» — «Очень просто: живи праведно».

«Ши-гао жил, — ответил Тумиду. — И где же он сейчас?» — «Надеюсь, ни в одном из восьми и восьми адов». — «А если их и нету вовсе?! — воскликнул Тумиду, и эхо вернулось от склона лесистой горы и ударилось о склон противоположной горы. — Ни адов, ни Западного рая, ни нирваны?» — продолжал Тумиду, щеря желтоватые зубы и с вызовом глядя на меня из-под меховой своей шапки. — «Но есть традиция, — сказал я. — И она осветляет жизнь уже здесь и сейчас».

«И ведет нас в Индию», — подхватил веселый Тамачи.

Тумиду хотел возразить, но в этот миг сверху что-то упало. Мы посмотрели. Это было гнездо. Пустое гнездо со следами скорлупок.

— Что это значит? — спросили монахи монастыря Приносящего весну фламинго.

Махакайя развел руками.

— Я не знал этого тогда, когда шел в Индию, не знаю и сейчас, когда возвращаюсь на родину.

Чаматкарана удивленно глядел на него, удивленнее, чем обычно.

— Стоило ли ходить так далеко? — тут же проскрипел Таджика Джьотиш.

Махакайя прикрыл глаза, раздумывая, и наконец ответил:

— Стоило ли тебе, уважаемый Таджика Джьотиш слушать мой рассказ?

Тот провел ладонями по серебристым щекам и сказал:

— Да, на них стало больше серебра.

— И у меня тоже, — ответил Махакайя, проведя ладонью по ежику волос на голове. — Но никакое серебро и злато познаний не наполнит смыслом то гнездо, упавшее с дерева в местности Тысячи Родников. И меня это радует.

— Как же вы, почтенный, — подал голос шраманера, — можете бороться с омрачающим неведеньем?

— Разве это неведенье? — возразил Махакайя. — В гнезде были птенцы, они улетели. И оно упало. Вот и все.

— Но именно тому человеку на голову и как раз в такой момент, — продолжил шраманера.

— И мы все теперь об этом размышляем на горе монастыря Приносящего весну фламинго, — сказал Махакайя, обводя жестом собрание монахов. — Наверное, для этого оно и упало.

— Для чего именно?

— Чтобы наполниться вопросами и остаться пустым.

— Не содержится ли здесь намек на шуньяту? Пустоту?

— Нет.

И монахи вдруг завздыхали облегченно, задвигались. В этот миг что-то произошло, и всем стало хорошо.

А Махакайя продолжил свой рассказ о пути в Индию. И это была дорога среди гор и степей, по берегам бурных узких и широких спокойных рек, через города, полные людей, храмов буддийских и огнепоклонников, полные торговых лавок, складов с пшеницей и проса, сухого винограда, вина; с чудесными лошадями, садами, высокими строениями, скульптурами будд. Каких только изделий не видели странники! Изящные кувшины и блюда, чаши из железа и стекла синего, зеленого, деревянные фигуры, каменные головы; всевозможные украшения из драгоценных ярко и тихо сияющих каменьев и даже из розовой соли — статуэтки верблюдов, казавшиеся живыми. Так что Тумиду не вытерпел и купил одну такую. Но потом она попала под дождь — это была бурная гроза, внезапно разразившаяся в открытой долине без деревьев, — и фигурка подтаяла, верблюд охромел. В конце концов его съели с супами и кашами. И Тамачи подтрунивал над Тумиду, мол, эх, никак тебе не избавиться от поедания животных, любишь ты их поесть. Тумиду злился. Да и жаль ему было потраченных денег.

Останавливались странники в монастырях, изредка в домах, куда их приглашал тот или иной правитель, которому хотелось услышать повествование о пройденных путниками странах, горах и пустынях.

Особенно изумлялись монахи изделиям из стекла красного и изумрудного цвета. В Поднебесной тоже умели из камней плавить цветные стекла, но такого совершенства тамошние мастера не могли достичь. Из этих стран Западного края издавна в Поднебесную приходили мастера стеклянных дел обучать своему искусству. Но и теперь на своей родине они всё делали лучше.

Караван двигался мимо грандиозных каналов, тянувшихся на много ли, с отводами, валами, шириной в двенадцать и больше шагов, с дамбами высотой в пять домов; иногда канал расширялся до тридцати шагов и больше. По нему бежала благостная вода, орошая поля пшеницы, хлопка, проса и риса. Правда, риса в тех краях было немного. Но в изобилии фрукты и сушеный виноград. Монахи поедали его горстями в домах знати, а то и в богатых монастырях, — в тех городах, чей правитель следовал истинному учению.

Однажды они пришли в монастырь у горы и разветвленного среди