Читать интересную книгу "Упражнение на доверие - Сьюзен Чой"

class="p1">– Мне от этого не легче.

– Он помогал Дэвиду соприкоснуться со своими чувствами – и, может, у него получилось. Дэвид стал режиссером, он в этом деле хорош, и ему это нравится. Я слышала, как он зовет мистера Кингсли наставником.

– Ты-то последняя, от кого я ожидала, что ты все простишь и забудешь.

– Что прощу и забуду? – спросила Карен, которая не хуже других умела разыгрывать дурочку, особенно когда речь о том, кого здесь называют «мистер Кингсли».

Сара удостоила Карен Взглядом.

– Мистер Кингсли виноват в том, что с тобой случилось, – сказала она, будто Карен заслуживает осуждения за то, что сама отказывается судить прошлое.

– А я думала, он виноват в том, что случилось с тобой.

– Не знаю, о чем ты, – ответила Сара после едва заметной паузы.

– А ты правда думала, что я подыграю твоему переписыванию истории? Дэвид – это одно. Он об этом не знал и умудряется не знать теперь. Но брось. «Перерыв, милая»? Как мило, что ты это сохранила, да еще и бантик повязала.

– Я правда не знаю, о чем ты, – повторила Сара, которая не смогла бы сыграть даже под страхом смерти.

Карен, наоборот, знала, что сама сыграет прекрасно. Чувствовала. Сегодня ее премьера.

– Пять минут! – громко постучали в дверь подсобки/гримерки.

Нет чувства безопаснее, чем когда смотришь спектакль из-за кулис. Можно подумать, тут дело в воспитании, в театральном детстве Карен, о котором она так часто упоминает, но любой почувствует себя в безопасности, спрятавшись за кулисами, глядя на спектакль сбоку, извне взаимоотношений актеров и публики. Тепло этих отношений греет, но при этом от тебя ничего не требует. Карен обожала свое позднее появление в первом акте за то, что позволяло подольше наблюдать со стороны, но еще никогда она не чувствовала себя настолько свободной и бестелесной, как сегодня, готовая выйти на сцену, но до того оставаясь воплощением чистого любопытства, проливая свой свет на темное неведомое. Столько репетиционных недель она нарочно игнорировала, что пьесу написал именно Мартин, но теперь пьеса говорила с ней его голосом – и она кое-что о нем поняла. Почему, спрашивали актеры на сцене, их друг покончил с собой? А почему нет? – спрашивали те, кто с ними спорил. Это же его «Я», пусть делает с ним, что хочет. С чего обычаям или, упаси боже, законам влезать в то, как мы поступаем с нашими «Я»?

Потому что в этом мире никто не одинок. Мы раним друг друга.

А с чего другому страдать от выбора, который я делаю для своего «Я»?

Когда ты делаешь выбор для себя, ты выбираешь и за другого. Мы пересекаемся. Мы сплетаемся. Нам бы и хотелось не страдать, но мы иначе не можем.

Бред какой-то! Все, кто со мной сплелись, сплелись по своему выбору. Если я застрелюсь, их предупреждали.

И как же?

Тот простой факт, что я не они.

Мир – это «Я» и «не Я», сказал психотерапевт Карен. Это трудно усвоить. Все еще слыша в мыслях голос психотерапевта, Карен услышала свой сигнал и вышла на сцену, в свет. Ее тело было проводом, ужалившим разрядом тока и зрителей в зале, и самих актеров. У нее получилось. Она чувствовала, как трещит воздух, чувствовала любопытство в ответ на свое. Такое электризование бывает на спектаклях, когда все «Я» в зале пересекаются и шок разносится по воздуху. Акт закончился, и за сценой, как под бесшумным стеклянным колпаком, Карен зарядила холостой пистолет и положила на место. Пришла Сара, искрясь, жестикулируя и шевеля губами так, как это обычно делают воодушевленные и взбудораженные люди, но Карен выбрала не слышать, что она говорит. Карен было ни к чему разговаривать с костюмершей. С окончанием антракта свет погас, снова включился в начале акта, начинались и заканчивались сцены перед ее сценой, и вот Карен стояла и смотрела на Мартина глазами Девушки, стоявшей и смотревшей на Дока, и Карен поняла, какая травма их сковывает, и знала, что то же понял Мартин. Мартин/Док «схватил ее в свирепые объятья».

За дверь, взглянув невидящими глазами в зал, – и публика поежилась от грозовых туч на ее лице. Дверь закрыта, Мартин – на стуле, Карен – на отметке, жаркий свет отбрасывает их тени на опущенную занавеску. Игра теней. Карен подняла пистолет, прицелилась и выстрелила. Мартин с задушенным воплем и визгом упал со стула, стискивая бедрами и руками промежность, и продолжал кричать и корчиться на полу. Карен отодвинула затвор, проверила патронник, вернула затвор, прицелилась и снова выстрелила. Теперь Сара была на сцене вместе с ними в «комнате» Дока за задником, и тоже кричала, хоть и не так, как Мартин. «О боже! – кричала она и еще: – Врача! Позовите врача…» Ее обычное прокуренное воркование стало истошным и пронзительным, а обычная зазубренная напевность Мартина стала стонущей и низкой. В зале – скрежет ножек, топот ног, гвалт голосов, и Дэвид на секунду распахнул дверь декорации, взглянул на них и скрылся, что-то крича.

– Что меня правда выбесило в твоей книжке, – пыталась сказать Карен Саре, пока та стояла на коленях рядом с Мартином и кричала, будто у нее всего одна строчка в сценарии, но она вкладывала в нее всю душу, – это что ты описала почти все как было, а правды так и не сказала. Зачем так вообще делать? Кого ты, по-твоему, защищаешь?

– О… боже… – причитал Мартин, свернувшись эмбрионом на полу – эмбрионом, вращающимся, как колесо. Корчившись от боли, он почему-то крутился на месте.

– Что ты с ним сделала? – кричала Сара. Как обычно, ничего не слушая.

– Не умрешь ты, – успокоила Карен Мартина. – Просто не будешь прежним.

В итоге я пожалела, что пошла.

Жаль это слышать. Можешь рассказать почему?

Народу было много. Им даже пришлось транслировать в фойе. И все равно хватало тех, кто даже не попал в здание. Я попала. Я пришла пораньше. Нервничала, думала только о том, что скажу. А потом оказалась в толпе. Не меньше четырех-пяти тысяч человек.

Наверное, это тяжело.

На него мне было плевать. Я пришла ради зрителей. Просто представить себе не могла, сколько их будет. И потом чувствовала себя дурой. Будто я нашла бы кого-то в такой толпе. Или будто кто-то нашел бы меня.

Ты нервничала, идти или не идти, и важно уже то, что ты пошла. Пусть даже результат не тот, на который ты надеялась.

Сама не знаю, на что я надеялась. Знаю, о чем говорила, что надеюсь, но правду ли я говорила?