Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

она в слезы. Мать ведь, а какая сила в ее руках без меня на песках.

– Мать! Нельзя мать бросать! Мать главный человек!

Из открытого окна барака выглянула растрепанная женщина, с синяком под левым глазом, без кофты, и спросила:

– Кто тута? Ты, что ль, Илюха? Приходи вечером гармонь слушать. Пашка новую саратовскую укупил.

Илья не успел рта открыть, как Амине сердите спросила:

– Чего надо? Зачем без кофта в окно лезешь? Чего надо?

– Твой, что ли, Илюха?

– Конечно, мой.

– Врешь?

– Жених!

– Не спеши. У него сколь таких невест было.

– Молчи!

– Ну ты, башкирня, не покрикивай! – огрызнулась женщина. – Не пужливая я. Илюха, неужли правду сказывает?

– Правду! Убери сопатку из окошка.

– Господи! Вот нашел кралю. Вот дурак сиволапый. – Женщина захлопнула створы окна.

Амине, все еще волнуясь, выговаривала:

– Видишь, какой злой баб. Совсем худой баба. Кофта нет. Грудь нагишом. Пойдем на бревна.

На бревнах Илья неожиданно ласково сказал:

– Аминушка, подумай, покедова не поздно. Ведь вслепую идешь на то старательство. Может, тот Васильич от старости сбрехнул про золото. Вдруг не найдешь того места.

– Что сказал? Разве Амине слепой? Васильич любил меня, как дочь любил. Знаю место.

– Думаю о тебе, а у самого сердце от тревоги стынет. Чать, ты дорогая мне.

– Совсем не надо тревожиться. Счастливы будем. В городе будем жить. Свой сынок родится. Папкой будешь! Ай! Хорошо!

– Да без того золота обойдемся. Да и паникадило не обязательно. Мать блажит.

– Да разве посмею обмануть покойного деда Васильича. Амине ему слово дала! Честный слово! Обязана то золото из лесу вынести. Крест на могиле деда обещала чугунный поставить. Ты, Илюша, не бойся за меня. Смотри.

Амине, приподняв подол юбки, показала нож, заткнутый в суконный чулок.

– В котомке второй есть.

– В кой час тронешься?

– Когда солнце сядет. Надо отдохнуть. Всю ночь шагали. Илюша, перекрести меня и поцелуй. Твой Бог не станет серчать.

Илья выполнил просьбу Амине. Это увидела проснувшаяся Дуняша.

– Хранит тебя Христос от любой беды. После провожу тебя до омута.

Еще раз поцеловав Амине, Илья побежал к артели. Амине, увидев, что Дуняша проснулась, спросила ее:

– Видела?

– А то нет, – позевывая, ответила девочка. – Даже крест на тебя наложил.

– А что тебе Амине про Илью говорила? Теперь сама видела, какой хороший парень…

Смотритель Жихарев поднялся на террасу, когда на столе парил самовар. Пришел нахмуренный. Оксана подала на стол блюдо с шаньгами и спросила:

– А Лука Никодимыч, видать, задержался?

– Уехал он с Бородкиным в Сухой лог.

– Стало быть, зря шаньги пекла.

– Съедим без него. Наливай чай, в горле высохло.

Жихарев сел к столу. Оксана налила ему чай. Из конторы вышел Рязанов и, молча поклонившись Жихареву, подсел к столу. Оксана, налив ему стакан чая, положила в него два кусочка сахара.

– Я с шаньгами люблю вприкуску, Оксана.

– Этот выпьете внакладку.

– Придется.

– К обеду Лука Никодимыч вернется? – спросила Оксана смотрителя.

– А я почем знаю. Пестов завсегда с блажью.

– Вот уж нет!

– Помалкивай!

– Я к тому, что на обед ладить? Задумала было карасями в сухарях угостить.

– Карасей ладь в сметане.

– Тогда картошку придется жарить на манер хвороста.

– А тебе лень?

– Масла много уйдет.

– Экономничаешь. Все в угоду Пестову. Позови лучше фельдшера.

– Увольте. Пьяница мне не по душе.

Перед ступеньками лестницы появился фельдшер Грудкин, сказав скороговоркой:

– За опоздание прошу простить. Доброе утречко.

Поднявшись на террасу, фельдшер подсел к столу, налил стакан чая и, оглядев на блюде шаньги, взял одну. Жихарев, поморщившись от вида фельдшера, спросил:

– С утра к мензурке приложился? Попахивает от тебя.

– Толику вкусил по положению.

– Народ тобой недоволен, Грудкин. Жаловались люди Пестову, будто ранения промываешь водой из ведра. Пестов велел мне проверить правдивость жалоб. Творишь незаконность в медицине. Гневишь народ.

– Разве это народ? Сплетники и кляузники.

– Я тебя сколь раз предупреждал прекратить дружбу с вином?

– Предупреждали неоднократно.

– А ты что? Мимо ушей пропускаешь мои наставления. Пестов приказывает тебе прекратить пьянство. Обещает за неисполнение приказа прогнать. От меня на поблажку не надейся.

Фельдшер, доев шаньгу, пожимая плечами, произнес:

– Надеюсь не ослушаться. Хотя, в свою очередь, упреждаю, что не уверен в силе своего характера в борьбе с закоренелой житейской привычкой.

– Понимай, Софья Тимофеевна приказала мне со всей строгостью искоренить твое пьянство… Ты здесь защитник людского здоровья. А какой пример кажешь, ежели от тебя с утра перегаром наносит? Упреждаю со всей строгостью, данной мне Пестовым и хозяйкой, поблажки не ожидай.

Фельдшер, пожав плечами, взял с блюда вторую шаньгу. За столом наступило напряженное молчание. Жихарев увидел идущего мимо террасы монастырского послушника и окликнул его:

– Ванюша, поди сюда.

К террасе подошел приятный на лицо белокурый паренек с восторженным взглядом голубых глаз и отвесил низкий поклон:

– Мир вам, православные.

– Садись с нами чай пить, – предложил Жихарев.

– Премного благодарен.

Послушник быстро поднялся на террасу, взял стоявший возле стены стул и сел к столу.

– Как живется-то? – спросил, все еще хмурясь, Жихарев.

– По милости Всевышнего здравствую без болестей.

Рязанов налил послушнику стакан чая. Ванюша – служка Долматовского монастыря. Каждой весной он покидал обитель, уходя в странствие по промыслам с кружкой для сбора подаяний на монастырь. На его груди к рясе пришит медный образок уральского святителя Симеона Верхотурского. За эту иконку ему на промыслах дали прозвище Ваня-Образок, хотя в монастырской бумаге о его принадлежности к монашеской братии значился он под именем Евсея Кашкина. Ване шел семнадцатый год. Облик его невольно обращал на себя внимание опрятностью латаного подрясника и лаптей, хотя жизнь его проходила все время в пути по разным тропам и дорогам.

– Слыхал, Ванюша, будто игумен у вас крутого нраву? – спросил Жихарев. – Будто бьет монахов за всякую малую провинность да приговаривает: «В руце моей сила десницы карающей». А ведь это будто ему не положено в святой обители.

– Истинно, что не положено, но он все одно тузит. С него чего возьмешь. Для нас в обители он страшнее губернатора.

Галопом подъехал стражник Еременко. Соскочив с лошади, поднялся на террасу.

– Чаевничаете? – Не услышав ответа на свой вопрос снова спросил: – Правда ли, что на прииске новое должностное лицо объявилось?

– Чего орешь? – повысил голос Жихарев и так взглянул на стражника, что тот начал откашливаться.

– Прошу извинять. Голос у меня такой. С народом иначе нельзя.

– Но мы не народ. Да и с народом надо тише разговаривать.

– Начальство велит нам класть в голос строгость. С приисковым народишком приказано вне всякого сомнения строгим быть. Сами знаете, кто вокруг нас. Одне вахлаки да вахлачки. Вот и приказано