Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

кулак держать на виду перед их носами. Потому надлежит им страх чувствовать перед моей особой в мундире.

– С чьего голоса поешь, любезный? – спросил Рязанов.

– Со своего разума сужу. Кто я? Личность на царской казенной службе. Ваша опора. За моей спиной сыто живете. Моя грудь хранит вас от всякой крамолы.

– Вот что, опора с медными пуговицами, за коим чертом перед нами объявился? Кажись, не приглашали? – еще более повысив голос, спросил Жихарев.

– Надлежит узнать, кто новый человек объявился.

– Незачем тебе этого знать. Хозяйка сама твоему начальству доложит, ежели будет надобность.

– Окромя всего должен поставить вас в известность, чего ваши зимогоры на Серафимовском с кыштымским парикмахером сотворили.

– Сказывай.

– Рванина приисковая вовсе от рук отбилась из-за поблажек Пестова. Больше всего всяких варнаков на сучковских промыслах.

– Дело сказывай. Чего сотворили?

– Нагишом в бочку с дегтем окунули и в таком обличии приказали восвояси убираться. Опять крамола башку задирает. А все из-за вас, скубентов. Насовали вас по краю на нашу голову, как клопов в постель. Но вы у меня в уезде все на виду. По порядку до всех доберусь.

Стражник, погрозив пальцем Рязанову, взял с блюда шаньгу, сбежав по ступенькам, сел на лошадь, поскакал по дороге.

– Тьфу ты, окаянный селедочник, чаю ладом напиться не дал. На весь день во мне желчь разлилась. – Жихарев встал из-за стола, ворча, сошел с террасы, но задержался и сказал Рязанову: – Ежели понадоблюсь, то буду до обеда в котельной. А ты, Грудкин, подумай о моем приказе насчет мензурок.

После того как Жихарев ушел из-за стола, насвистывая, поднялся фельдшер и тоже ушел.

Рязанов, убедившись, что никто не может помешать его разговору с послушником, спросил:

– Неужели пустой пришел?

– Принес.

– В листовках большая нужда!

– Принес, только не больно много. Фома побоялся, чтобы не засыпался.

– Молодец, Ванюша. Как Фома здравствует?

– А чего ему. Монастырю поминальники печатает, а заодно на их бумаге наши листовки.

– Ступай в мою комнату, положи принесенное под матрац. Не спеши, я покараулю…

Глава XI

1

Анна Кустова на прииск Овражный, принадлежащий Вадиму Николаевичу Новосильцеву, приехала ранним воскресным утром, узнав, что неизвестная ей в округе новопришелица на промыслах Глафира Сычева из-за ревности тяжело ранила Настеньку.

Смотрителем на прииске состоял старый знакомый Кустовой, Егор Муханов, известный по губернии как живописец-самоучка.

Муханова появление Кустовой обрадовало, но и насторожило, ибо сразу догадался, зачем приехала.

За чаем, перебивая друг друга, вспоминали прошедшие годы, когда Анна появилась на промыслах и училась у Муханова вымывать золото.

На прииске царила тишина праздничного утра, когда всякий старался подольше поспать.

В Егоре Муханове все, начиная от внешности, было самобытно и примечательно. Высокий. Сухожилый. Густые черные волосы с редкой сединой, но борода начисто белая. Пушистая она и холеная. Голос тихий, глуховатый. Каждое слово выговаривает раздельно, а, разволновавшись, начинает заикаться, а потому разговаривает с распевностью.

Егор рассказал Анне о характере Глафиры Сычевой, объявившейся на прииске по весенней распутице из села Колчедана. Высказал свое мнение о женщине, из чего Анне стало понятно, что в ветрености ее обвинить нельзя, а потому решила сама побеседовать с ней, во всем разобраться.

– В каком бараке Настенька лежит?

– Пошто в бараке. У нас околодок есть на десять коек.

– Ишь ты.

– А как же. Чать, прииск-то Новосильцевский.

– Схожу навещу ее.

– Погоди, Анна Петровна. Благодарность должен тебе высказать. Хозяин как-то недавно был со знакомой ему художницей.

– Живопись твою глядели?

– Обязательно. Художница оказалась сродственница Златоустовскому главному инженеру. Обходительная дамочка. Хвалила мою живопись, да, видать, эдак, вовсе по-сурьезному. Ну, это к слову сказал, потому вопросец о сем кинула. Так вот хозяин обмолвился, что назначил меня смотрителем по твоему совету.

– Верно сказал. Я присоветовала, потому Новосильцев не из худых господ. А почему присоветовала? Таких, как ты, на промыслах раз-два и обчелся. Благодаришь зря, потому сама у тебя в неоплатном долгу. А художница, о коей сказал, и моя знакомица. Зимусь у меня гостила. Портрет с меня срисовала. Не поверишь, на нем я будто живая. Дельная женщина. Умная, и безо всякой барской заносчивости. Ну ладно, пошла. За чаек спасибо.

– Да обожди! Просьба к тебе есть. И должна ее обязательно выполнить.

– Выполню, ежели силенки хватит.

– У тебя на все силенка найдется.

– Говори, Егор, без заковык. Сколько надо денег?

– Не о них пойдет речь, а о девушке.

– Да ты что? – Анна Кустова, всплеснув руками, заливчато рассмеялась. – Уморил. Неужли тебе от девок тревога?

– Да ты не смейся. Я по-сурьезному говорю.

– Кто такая? Мне знакомая? Чем провинилась?

– Провинности за ней никакой нет. Но девица жженая.

– Кто такая, спрашиваю?

– Зоей кличут. Прозвище Рюмочка.

Анна Кустова рассмеялась еще громче, хлопая себя руками по бокам:

– Значит, Зойка. И тебя доняла, греховодница.

– Беда, какая тельная девица. Мужикам, от стариков до парней, башки своей вальяжностью набекрень свернула. Драки из-за нее. Ну, одним словом для краткости, всех обворожила. Женатые из-за нее жен колотят. Разве это допустимый порядок? Меня знаешь, я человек строгий, а тут у меня на глазах из-за одной девки мужичья греховная мятежность. Сделай милость, убери ее от меня. Присоветуй кому-нибудь. Ну хоть Сучковой. Ежели сам ее сгоню, наживу очередь мужиков-врагов. Станут во всем пакостить.

– Ой, Зойка, Зойка! Вот именно что из-за пригожести ни ей, ни людям покоя нет.

– Только ты, Аннушка, боже упаси, не подумай ничего худого про девицу. Одним словом, шибко баловная с мужским полом. Греховности женской в ней через край. Ты меня знаешь. После смерти Дуни ни до одной бабы пальцем не коснулся, а как погляжу на Зою, то прямо стыдно признаться, во сне мне сниться начинает.

– Да разве виновата, что такой уродилась?

– А я что говорю. Нет за ней никакой провинности. И до чего в ней все аккуратно прилажено. А пляшет как? Заглядение.

– Чую, что придется ее увести, а то чего доброго сам начнешь к ней свататься.

– Любишь шутить.

– Ладно! Седни же ее с собой увезу. В каком месте околодок?

– Да вовсе рядом. Провожу.

– Сама не заблужусь. У вас во всяком месте надписи.

– О Настеньке не тревожься. Ее «лапотному доктору» показывали. Он самолично наказал нашему фельдшеру, как обиходить покалеченную лекарствами.

– Пошла я. Распорядись, чтобы Зойка в контору через часок зашла. Да заодно покажи мне и того сердцееда, из-за которого Настенька пострадала.

– На него тебе поглядеть не удастся. Нету его. Смотался. Парень – глядеть не на что. Но языком брякать мастак, а это бабам первое дело, ежели при луне.

– А ты про