полмиллиона больше людей, чем родилось. Даже в военные 1939–1944 годы демографический дефицит был лишь немногим больше[461]. И все же это был лишь случайный, нетипичный перебой, а не следствие затянувшегося кризиса. Основной причиной низкого прироста населения Франции было труднообъяснимое снижение числа детей на семью, которое дало о себе знать значительно раньше. Спад детности, который почти без исключений сопровождает рост благосостояния, наблюдался во Франции еще до наступления XIX века, а в Великобритании и Германии – после 1870 года. Вопрос о «депопуляции» стал во Франции темой общественных дискуссий, и актуальность этой темы все возрастала, особенно после поражения в 1871 году во Франко-прусской войне[462]. В Испании, Португалии и Италии население росло также необычайно медленно. Эти три страны, однако, не принадлежали к авангарду социальной модернизации. Снижение темпов демографического роста, таким образом, не является особенно надежным индикатором модерности.
Очень высокий рост населения имел место в Европе (Великобритания, европейская часть Российской империи после 1860 года) и в Южной Америке (Бразилия). Он также проявил себя, в основном после 1870 года, в некоторых частях Африки (в особенности в Алжире) и Азии (Ява, Филиппины, Япония после 1870 года). Довольно высокий рост, хотя и не такой, как в Англии, наблюдался в Германии и Нидерландах. Наш главный вывод: демографическая судьба человечества в XIX веке и пути развития населения не следовали ни простому противопоставлению «Восток – Запад», ни макрогеографии континентов. Можно ли говорить о динамичной Европе, противостоящей стагнирующей «остальной части» мира? По крайней мере в отношении истории мирового населения положение вещей оказывается не столь простым.
2. Демографические катастрофы и демографический переход
Демографические катастрофы XIX века тоже не ограничивались одной частью света, хотя и пощадили Европу больше других континентов. В европейском пространстве основная катастрофа разразилась в Ирландии, в результате чего эта страна стала единственным примером отрицательного прироста населения в Европе XIX века. Великий ирландский голод 1846–1852 годов, разразившийся после полувекового периода исключительно быстрого роста населения начиная с 1780 года, нарушил старую схему демографического развития. Массовый голод, вызванный грибковым заболеванием картофеля, стал причиной смерти не менее одного миллиона человек, то есть каждого восьмого жителя Ирландии[463]. Волна уже ранее начавшейся эмиграции из страны теперь превратилась в мощный поток. С 1847 по 1854 год остров ежегодно покидали по 200 тысяч жителей. В течение последующих десятилетий население Ирландии уменьшилось с 8,2 миллиона в 1841 году до 4,5 миллиона в 1901‑м. Этому способствовало также повышение брачного возраста, поддерживавшееся духовенством и землевладельцами. Во второй половине века ирландская экономика постепенно восстановилась, причем не в последнюю очередь благодаря эмиграции. Во-первых, выросла реальная заработная плата сельскохозяйственных рабочих, во-вторых, в Ирландию стали приходить деньги, посылаемые домой эмигрантами, как это было и в случае с Италией и южным Китаем[464]. Поэтому последствия демографической трагедии в некоторых отношениях были спустя несколько десятилетий преодолены.
После окончания Наполеоновских войн военные действия и гражданские войны в Европе перестали быть таким важным источником потерь населения, каким они были в XVIII веке, а затем снова стали в веке XX. Крупные акты насилия, затронувшие большое количество людей, теперь совершались за пределами Европы:
• революционные войны, в частности в Китае в 1850–1876 годах и в Мексике в 1910–1920 годах;
• гражданские и сепаратистские войны, такие как война в Соединенных Штатах в 1861–1865 годах, унесшая жизни 620 тысяч солдат, или в Южной Африке на рубеже веков[465];
• колониальные захватнические войны, например на острове Ява в 1825–1830 годах (вероятно, более 200 тысяч погибших)[466], после 1830 года в Алжире, а позднее – во многих других частях Африки; кроме того, на протяжении всего века в Америке в ходе вытеснения и истребления коренного населения белыми поселенцами и органами власти;
• наконец, крупный военный конфликт между двумя великими державами за пределами Европы – имевшая большие последствия Русско-японская война 1904–1905 годов.
В Европе между тем царил мир. С 1815 года до начала Крымской войны в 1853‑м на европейском континенте вообще не велось войн. Да и сама Крымская война, и войны за объединение Германии 1860–1870‑х годов существенно уступали по уровню насилия и числу потерь многим военным операциям за пределами Европы и тем более европейским войнам раннего Нового времени, не говоря уже о войнах в XX веке. Из десяти самых кровопролитных войн между великими державами с 1500 года не было ни одной, которая бы пришлась на период с 1815 по 1914 год. Европейские войны XIX века по числу потерь несравнимы с Войной за испанское наследство 1701–1714 годов, в которой на многочисленных полях сражений погибло около 1,2 миллиона человек, и особенно – с военными конфликтами 1792–1815 годов (только военные жертвы этих противостояний составили предположительно 2,5 миллиона человек)[467]. В целом XVIII век семикратно превосходит последующий XIX по количеству погибших в отношении к общей численности населения Европы[468].
«Микробный шок» и массовое насилие
За пределами Европы в XIX веке все еще случалось, что целые популяции оказывались на грани вымирания в результате «микробного шока», то есть встречи с новыми инфекциями. Из-за ряда завозных эпидемий население Таити в 1881 году сократилось до 6 тысяч, что по сравнению с 1760‑ми годами составляло меньше десятой части населения, проживавшего на острове во время знаменитых визитов Бугенвиля и Кука. По тем же причинам численность канаков во французской Новой Каледонии снизилась во второй половине XIX века на 70 процентов. На Фиджи, как утверждается, только в 1875 году вследствие эпидемии гриппа скончалось более четверти населения, составлявшего 200–250 тысяч человек[469]. Многие индейские племена Северной Америки унесли оспа, холера и туберкулез. Большинство глобальных пандемий XIX века также дотянулись до коренных жителей Нового Света. Не столько от болезней, сколько из‑за полного разрушения традиционного уклада их жизни вследствие «золотой лихорадки» резко уменьшилась численность калифорнийских индейцев: если в 1848 году их насчитывалось от 100 до 250 тысяч человек, то к 1860‑му осталось приблизительно 25–35 тысяч. За этими цифрами скрываются террор, массовые убийства и геноцид[470]. С 1803 по 1876 год население Тасмании уменьшилось с 2 тысяч человек до нуля. Лишь в 1850 году творившиеся беззакония постепенно пошли на убыль, а до этого времени в Австралии велась настоящая охота на аборигенов. Убийства этих людей оставались безнаказанными. Нередко аборигены защищались, так что в стычках и набегах погибали и белые. По-видимому, каждая десятая «внеочередная» смерть среди аборигенов была результатом прямого насилия. Уже в 1789 году, спустя лишь несколько месяцев после прибытия первых европейцев, в Австралии была обнаружена