свое место где-то внутри, в моем сердце, поселившись там легкой грустью.
– Очень красиво, – сказал я, и как будто бы подтверждая это мнение Гром, до того лежащий рядом, примостив голову у меня на коленях, поднял ее и внимательно посмотрел на Тессу.
– Спасибо, – улыбнулась она смущенно. – Это старая песня. Я написала ее, когда читала о сражениях за объедение. В той войне погибли сотни людей. Теперь они лишь цифры в книгах и не более. Но ведь все они жили, каждый был человеком, каждый кого-то любил, и кто-то любил его. И неважно теперь, кто был прав, а кто нет; важно, что их война так и не закончилась, они не узнали, победят или проиграют, они просто сражались и, может быть, где-то там, за пределами пространства и времени, сражаются до сих пор. И некому прервать их бой, некому освободить их.
– Красиво, но жутковато, – прокомментировал я.
– Сейчас, двумя словами, ты описал весь наш мир, – улыбнулась Тесса. – Таким, каким вижу его я.
Гром зевнул, широко раскрыв розовую пасть и, высунув длинный язык всем напоказ, снова уронил голову мне на колени, шумно выдохнув.
– Похоже, он не любитель философской болтовни, – Тесса отставила гитару в сторону и облокотилась о стенку телеги.
Всю ночь, с того момента, как мы покинули Глутер, я вел повозку, а отец храпел в дальнем ее конце. Вначале Тесса составляла мне компанию, завернувшись в теплое шерстяное одеяло, но быстро начала клевать носом, и в итоге я уговорил ее забраться в телегу и вздремнуть. Не сразу усталость победила в ней страх перед двумя незнакомцами, но все же Тесса решилась на сон, и мне хотелось думать тогда, что это я вселил в нее уверенность в безопасности. До утра я остался один, вел послушную лошадь сквозь ночь под куполом звезд, и размышлял о нашей удивительной встрече и об этой девушке, которая будила во мне чувства, доселе незнакомые.
Отец сменил меня на рассвете. Останавливаться было нельзя, мы должны были убраться как можно дальше от Глутера, когда полицейские обнаружат наш с Тессой побег и начнут бить тревогу. Я забрался в телегу и проспал до обеда. Проснулся, лишь когда отец сменял лошадь в небольшом постоялом дворе на дороге, вблизи очередного провинциального городка, мало чем отличного от Глутера. Там же он купил еды, но обедали мы наскоро в повозке.
Тесса, проснувшись всего на пару часов раньше меня, недолго раздумывала над тем, стоит ли ей сойти в этом самом городке, но услышав о том, что уже к предстоящей ночи мы собираемся прибыть в Мистрейд, согласилась остаться. Тогда-то, после сытного обеда, на пути в столицу она и спела мне, наконец, свою песню, а затем по моей просьбе исполнила и другую, и третью. Я готов был слушать эти песни и этот голос еще и еще, снова и снова погружаясь в мистический мир печальных баллад Тессы Марбэт.
– Ну, а ты? – спросила она вдруг, после недолго молчания.
Повозка ползла по ухабистой дороге, и мы покачивались, сидя в ней в окружении мешков и сундуков, в которых сложены были наши с отцом скудные пожитки.
– Что?
– Вся твоя жизнь здесь? – она развела руками. – Нашел себя в ограблениях? Или есть что-то еще?
Я некоторое время смотрел на нее, размышляя, сомневаясь в том, что ей стоит показывать то самое «что-то еще», сокровенное, мою отдушину, скрываемую от всего мира в страхе быть непонятым и осмеянным.
– Есть, – наконец, сказал я и потянулся к той самой сумке, из-за которой вернулся в Глутер и попался шерифу.
Я достал из сумки несколько тетрадей в черных кожаных переплетах. Все они находились в довольно плачевном состоянии, из некоторых торчали вывалившиеся листочки, другие были помяты или чем-то облиты – походная жизнь лишала возможности обращаться с ними аккуратно, я и так хранил свои записи бережно, как только мог.
– Что это?
– То, о чем ты спрашиваешь.
Я выбрал одну из тетрадей, нумерацию которых мог различить только я один, и протянул Тессе.
– Вот, почитай, если тебе действительно интересно.
Рука, протянувшая тетрадь, предательски дрожала, и я надеялся, что Тесса не заметила этого моего волнения и даже страха. Еще никогда и некому я не давал читать свои записи. Не то чтобы, правда, мне было кому их давать. Отец не интересовался никакими творческими проявлениями вовсе, а больше у меня никого и не было. Мимолетные собутыльники и пылкие любовницы на одну ночь не в счет. Тесса была первым человеком за последние пять лет, которая поинтересовалась о «чем-то еще». И как бы ни было мне страшно оттолкнуть ее своими глупыми творениями, художественная ценность которых была под большим сомнением, я все же не мог упустить этого шанса впервые в жизни поделиться с кем-то тем, что у меня на душе, и показать себя с иной стороны, которую старательно скрывал от всего мира. Тесса доверилась мне, и я вернул ей долг, доверившись в ответ.
– Нет, не первый! – выпалил я, когда Тесса открыла тетрадь и, подавшись вперед, пролистнул несколько страниц.
– Вот, вот этот, – наконец сказал я обескураженной Тессе и быстро вернулся на свое место, смущенный собственным поведением. – Лучше читать оттуда.
– Хорошо, – кивнула девушка с сомнением и опустила глаза в тетрадь.
Пока она читала внимательно, ни разу не оторвав взгляд от текста, словно забыв о моем присутствии, я не мог найти себе места. Кусал губы, грыз ногти, несколько раз выбирался из повозки и ловил на себе подозрительные взгляды отца. Черт, я не нервничал так сильно ни при одном ограблении, в котором участвовал вместе с отцом. Тесса читала мой рассказ очень долго, как мне казалось, непростительно долго. Наверное, это заняло у нее минут тридцать или около того, но для меня прошла целая вечность от момента, когда она опустила глаза в тетрадь, и до момента, когда она их подняла на меня.
– Можно, я прочту следующий? – спросила она и совершенно сбила меня этим с толку.
Я ждал какой-то реакции, что она скажет – хорошо это или плохо, скорее всего, первое, конечно, не потому