мне кажется, что Всевышний не станет возражать, если я попрошу у тебя прощения.
– Простить? – быстро сказал Шломо, словно он именно этого и ожидал. – Простить? – повторил он, видя, как клубится по углам комнаты туман, готовый вот-вот накрыть его сонным одеялом. – Что же мне прощать тебе, Йегуда? Разве тут уместно что-нибудь похожее на прощение?.. Ведь если человеку невозможно стать другим и измениться, то в чем же он тогда виноват и как его возможно прощать?
– Я уже сказал тебе, что все, что здесь происходит, происходит не по меркам человеческим, – ответил Йегуда, медленно опускаясь на колени. – И все же я хочу, чтобы ты простил меня, Шломо… Прости меня, брат.
– В чем дело? – сказал офицер, глядя то на одного, то на другого.
– Одну минуту, – Шломо, казалось, вырвался из объятий сонного тумана. – Мне кажется, ты что-то упускаешь, Йегуда. Что-то очень важное. Конечно, я согласен с тобой, что человек на самом деле не может добавить себе хотя бы палец роста. Тем более, не может изменить свой характер. И приходя в этот мир палачом и убийцей, он и уходит из него палачом и убийцей, как назначила ему судьба. Но только одно делает его не похожим на зверей, – это то, что он отдает отчет в своем положении и не перестает молить Всевышнему, чтобы Тот сделал его другим, не меняя его душу и сердце, что возможно только для Бога и никогда не возможно для нас… Я думаю, – Шломо с трудом ворочал языком, – это и есть настоящее прощение, на которое способен один только Всемогущий… Что же до моего прощения, Йегуда, то я думаю, что оно не дорого стоит.
– Браво, – сказал офицер, поднимаясь на ноги. – Браво, господин Всезнайка!.. Знаешь, у вас, у евреев и христиан, есть какая-то замечательная способность запутать самые простые вещи! Так словно у вас нет Священного Писания, где написано все, что от вас требуется! Не убивай, не бунтуй, не лги. Нет, вы еще придумываете к этому какие-то сложности, как будто эта сложность свидетельствует о вашей истине и вашей правоте… Вы называете Бога Всемогущим, но при этом ждете Машиаха и думаете, что с его помощью вы наверняка добьетесь победы, вероятно, не надеясь на своего Бога, потому что если бы вы надеялись на него, то твердо знали бы, что Всемогущий не нуждается ни в чьей помощи, и уж тем более Он не нуждается в вашем одобрении, всегда доводя до конца то, что Он задумал.
Он подошел к Шломо и спросил его, немного понизив голос, от чего тот зазвучал несколько насмешливо и снисходительно:
– Ты, наверное, думаешь, что ты здесь первый Машиах, который мутит воду и соблазняет доверчивых глупцов и слабых духом? Года три назад тут повесили сразу двух Машиахов, которые вдобавок оказались английскими шпионами. А в позапрошлом году уже сама толпа затоптали до смерти одного чересчур болтливого дурачка, который кричал на базаре, что он Сын Божий и похвалялся, что может легко превратить в вино Иордан. И в прошлом году, помнится, тоже ходил по пустыне один сумасшедший, который говорил всем, что его послал Всемогущий, да будет благословенно его имя, и что ангелы небесные уже близко, так что не следует ни варить пищу, ни раздеваться на ночь. Потом он убил солдата, и его повесили, как повесят и тебя. Можешь не сомневаться.
– Веревка никогда не была весомым аргументом в споре, – сказал засыпающий Шломо.
– Завтра утром ты можешь поделиться этой мыслью с нашим палачом, – усмехнулся офицер. – А ты убирайся, – сказал он стоящему на коленях Йегуде. – Вон!
– Прости меня, Шломо, – повторил Йегуда, поднимаясь с колен и пятясь к двери, не упуская из поля зрения Шломо. – Прости меня…
Потом он повернулся и исчез за дверью.
– Не расстраивайся, – сказал офицер, жестко усмехаясь, отчего его шрам показался Шломо еще ужасней. – Такие, как этот Мочульский не живут долго. Аллах не допускает жить предателю дольше, чем длится его предательство. Потом Он посылает на его голову кару, которой тот достоин. Кстати, это касается и тебя, Шломо Нахельман.
– Я только сделал то, что считал нужным.
– Я вижу, что Мочульский не убедил тебя.
– Не убедил в чем?
– В том, что Всевышний, будь благословенно его имя, всегда стоит на страже своего порядка и не позволяет никому распоряжаться им по своему разумению, – сказал офицер.
– Я не отвечаю ни за Мочульского, ни даже за Господа Бога, – сказал Шломо Нахельман, чувствуя вдруг, как яснеет его голова и отступает сонный туман. – Я могу отвечать только за самого себя, господин.
– Но ты называл себя Машиахом, – офицер останавился возле Шломо, внимательно его разглядывая, слегка склонив набок голову. – Или этот Мочульский что-то напутал?
– Не все ли равно, как человек называет себя, – сказал Шломо. – Разве дело в названии?
– Но ты говорил, что Всевышний не оставит тебя, даже если вся турецкая конница войдет в Иерусалим. Не всякий осмелится повторить такое кощунство… Это ведь твои слова, верно?
– Ты так хочешь узнать про Машиаха, что можно подумать, что от этого зависит вся твоя жизнь, – сказал Шломо. – Или она действительно зависит от этого?
– Замолчи! – крикнул офицер, напугав Шломо и заставив солдата возле двери вытянуться и расправить плечи. Потом он сказал, обращаясь к солдату:
– Выйди и охраняй дверь с той стороны. Тут государственное дело. – И после того, как солдат закрыл за собой дверь, расстегнул верхнюю пуговицу мундира, медленно пошел от окна к двери, а потом опять от окна к двери и от стола к шкафчику с документами, сцепив за спиной руки и опустив голову, отчего его лица было почти не видно.
Потом он сел на свой стул, почти рядом со Шломо, помедлил немного и продолжал:
– Ты, конечно, не знаешь ничего ни про солдат нашего гарнизона, ни про его офицеров, ни про начальство, ни про тех вольнонаемных, которые работают в тюрьме и обслуживают гарнизон. Люди разные – и плохие, и очень плохие, и такие, с которыми можно иметь дело. Но все они, хоть и притворяются бесстрашными, все как один боятся того, кто должен прийти согласно вашей вере и кого называют Помазанником или Сыном Божьим, но чаще всего его зовут Машиахом.
– Вот как, – сказал Шломо, удивляясь услышанному. – Мне бы и в голову не пришло.
– Чертов город свел их всех с ума, – офицер погрозил кулаком куда-то в сторону окна. – Словно они заразились этой нелепой верой от евреев и христиан, которым как будто мало одного Святого, да будет благословенно его имя, поэтому они ищут вдобавок какие-то нелепые подпорки, чтобы его поддержать… Я служил в других гарнизонах, и на Кипре, и в Дамаске, и даже в Стамбуле, но нигде не видел