чтобы продолжать.
– Я тот день до смерти не забуду, – произнес Володя глуховато, – когда они пришли сюда, эти нелюди. Жара тогда стояла страшная. А где-то ещё и степь горела. Из-за них, гадов проклятых, с их бомбёжками. А ведь ещё и засуха. И вот они заявились сюда как к себе домой, на своих мотоциклах. Знаешь, что они сразу сделали? Присвоили себе нашу воду. Повесили на все колонки и колодцы таблички, что вода только для них, а нам, местным, пить её нельзя. И караулы выставили, чтобы не подпускать людей к колонкам. «Вода только для солдат вермахта!» Вот так! И дома наши – тоже для них. У кого дом хороший был, те теперь в сараях всё больше ютятся. Только наши шанхайские землянки фашистам не глянутся. К нам на Шанхай они, считай, и не суются. Мы для них грязные дикари. Нет худа без добра. Хорошо, что хоть у нас тут есть своя вода. По крайней мере, от жажды не помрём. А вот те, кто ближе к центру, натерпелись уже в самый первый день, когда солдатня фашистская кур по дворам вылавливала и в дома врывалась. У бабки Мануйлихи Трезора гады застрелили, за то что лаял и кидался на них. Помнишь её Трезора?
– Помню, – отозвался Виктор со вздохом. – Хороший был пёс, смешной такой, лохматый. Жалко.
Помолчали, думая в темноте об одном и том же. О том, как нестерпимо жалко родную степь, что топчут, жгут и грабят фашистские выродки. Виктор ощутил эту горечь в то утро, когда ходил с Надеждой Фесенко на первое задание и по дороге в город, хоронясь в перелеске, слушал нескончаемый наглый рёв моторов вражеских мотоциклистов. У Володи, вспоминавшего первый день оккупации здесь, в Краснодоне, было то же чувство. Все наши люди, наверное, переживали этот стыд даже перед зверями и птицами, перед самой землёй за то, что враг, грабитель и убийца, хозяйничает на ней.
– А что же наши шанхайские ребята? – спросил Виктор.
И снова по его голосу Володя понял, какого он ждёт ответа.
– За шанхайских точно не скажу, но в первую же ночь в центре кто-то поджёг несколько домов с фрицами, – сообщил Лукьянченко шёпотом. – Те, в которых они свои казармы устроили. Вот молодцы, кто это сделал! Узнать бы, кто они!
– Узнать нужно непременно! – горячо воскликнул Виктор, даже не пытаясь скрыть волнение. – Ведь если они начали с первого же дня, то уж точно на этом не остановятся!
– А они и не остановились! – отозвался Володя с гордостью за отчаянных земляков. – Сам я, правда, не видел, но слышал в городе про какие-то листовки против фашистов. Я думаю, это те же хлопцы. Хотя, конечно, может, то и партизаны к нам сюда наведывались.
– Если есть партизаны, должно быть и городское подполье. У партизан без него возможности ограничены, – заметил Виктор, как бы рассуждая вслух. – А если есть в городе подпольная группа, то она обязательно себя ещё проявит.
– Я думаю, Виктор, что если есть такая группа, то в ней уж точно должны быть наши, шанхайские! – убеждённо воскликнул Володя. – Вот и соседи, кто листовки своими глазами видел, говорят, что написаны они были от руки и почерк как будто не взрослый. Получается, что писали их какие-то ребята вроде нас.
– Если так, то тебе, Володя, и карты в руки. Ребят наших шанхайских ты всех знаешь хорошо. Только смотри, будь начеку. В общем, выясни, что сможешь. Заодно и будет ясно, кому можно верить, а кому не очень. Такое будет тебе моё поручение.
– Да я бы и без поручения покоя не знал, пока не выясню! – заверил Володя. – Листовки те дня три назад появились и быстро исчезли. Полицаи все посрывали, а их и было немного. Словом, не успел я ещё…
– Не сомневаюсь, что ты справишься, – ободрил товарища Виктор. – А что, много полицаев фрицы у нас уже набрали?
– Как раз вовсю набирают! – воскликнул Володя. – Довольствие обещают хорошее, одна немецкая тушёнка чего стоит! Говорят, такая вкусная, что иные шкуры за неё мать родную продадут. Но пока, видно, ещё слишком мало тех, кто её пробовал.
– Вот как? – усмехнулся Виктор. – А может, фрицы слишком много хотят от них за свою тушёнку?
– Я слышал, что они набирают таких, которые покрепче, – сообщил Володя.
– Ясно. Сила есть – ума не надо! – Виктор вдруг замолчал. На ум ему пришла внезапная мысль, но он не стал делиться ею с младшим товарищем.
Наутро Виктор наведался на Шанхае к Толе Ковалёву. Анатолий сначала его не узнал, а потом бросился товарищу на шею и чуть не задушил в объятиях.
– Виктор! Неужели это ты? – простодушно изумился Ковалёв, сжимая его плечи могучими ручищами.
Анатолий и прежде был первым силачом среди шанхайских ребят, а за последний год превратился в настоящего богатыря. Они тискали один другого, вглядываясь в лица друг друга и широко улыбались.
– Где же это ты так долго пропадал? – удивлялся Анатолий.
И Виктору снова пришлось признаться, что он пришёл из Ворошиловграда через горячие степи, что ему предстоит возвращаться назад тем же путём. В ответ на расспросы Виктора Анатолий сказал, что общается в основном только со своим другом Мишей Григорьевым, с которым они ещё до войны вместе занимались вольной борьбой.
– Листовки? – переспросил Толя. – Слышал краем уха. Конечно, это дело рук партизан! Да нет, ничего я про них не знаю, просто думаю, что это они.
Виктор с минуту помолчал, соображая, как лучше донести свою мысль, и вдруг спросил вкрадчивым голосом:
– А что бы ты ответил, Толя, если бы те партизаны пришли к тебе и сказали, что им нужен свой человек в полиции?
– Я? – изумился и одновременно испугался Анатолий.
– Да, ты. Ты же ведь первый силач на Шанхае. А фрицы хотят, чтобы в полицаях служили крепкие парни. Такие, как ты. Поэтому тебя возьмут.
– Да ты что, смеёшься надо мной? – обиделся было Ковалёв.
– Мне не до смеха, Толя. Разве ты не понимаешь, как важно знать, что известно полицаям?
– Важно для кого? – уточнил Анатолий, с сомнением глядя на друга. – И о ком им должно быть известно?
– Брось! Ты всё отлично понял! В городе, возможно, есть подпольная группа. Если мы будем знать, что известно об этом полицаям, у нас будет преимущество.
– Ага! Вот, значит, как! – воскликнул Ковалёв. – Только не говори мне теперь, что не имеешь к этой группе никакого отношения!
– То-то и оно, что не имею! Меня же год в городе не было! Но на группу эту выйти